замечал, что один из волков подходит ближе, он тут же направлял на него огонь, и остальные отступали, разбегаясь в стороны. Недалеко, всего на несколько прыжков, а затем возвращались, сужая кольцо. Валеку казалось, их становится только больше, словно темнота порождает новых. Как знать, может, так оно и было! Пока они не нападали, но Валек всё равно ощущал себя покойником. Они ведь выжидают. Ждут, когда он устанет, ослабеет, потеряет бдительность или костёр догорит — докидывать туда ветки они же и не позволяли. Стоило хотя бы наклониться к земле, и кто-нибудь обязательно прыгал в круг, очерченный светом, дыбя холку и скаля пасть. Валек замахивался, и волк отступал, а его собратья метались позади, выбирая момент. Их тени смешивались, сливались друг с другом и с силуэтами тех, что пока оставались во тьме, и Валеку казалось, что пред ним не волчья стая, а одно живое существо из сказок и кошмаров.

«Если не меня, то Сивку они точно заберут с собой», — подумал он в отчаянии, и болезненный ком снова подступил к горлу. На его коня волки покушались куда чаще, несмотря на то, что тот мог за себя постоять. Он то и дело вскидывался, лягался, а волки клацали зубами у самых копыт, наглея с каждой попыткой, будто их раззадоривал чужой страх. Валек уже начал думать, что даже огонь не пугает их, — они лишь делают вид, что боятся, издеваются!

А затем среди других он заметил его — волка с красными глазами. Крупнее и сильнее прочих, с выступающими клыками при закрытой пасти, он не отпрыгивал, когда Валек направлял на него огонь, и даже не скалился. Но было нечто в его взгляде, что пугало до дрожи и заставляло думать, что он безумный. Этот другой вселял ужас, и Валек старался не направлять на него свет, но и во тьме видел, как горят злобой кроваво-красные глаза. Отвести от него взор было страшно, но и смотреть прямо — невыносимо.

Сивка заржал и лягнул копытом, а следом раздался скулящий визг — похоже, он попал в одного из волков. Это словно стало сигналом, и другой зверь, оскалив зубы, кинулся в круг света, намереваясь сомкнуть клыки на шее человека.

В распахнутую пасть вонзился арбалетный болт, и волк, взвизгнув, повалился замертво. Валек обернулся. К нему из темноты выскочил Морен, уже держа наготове меч, и глаза его горели красным огнём, один в один как у ночницы. Валек только и успел, что выдохнуть от облегчения и радости, когда следующий волк бросился на них, а затем второй, третий — стая атаковала, положившись на количество. Первого Морен пронзил мечом, вогнав остриё в шею, а второго, ещё не успев вынуть меч, пнул ногой в пасть. Послышались хруст, скулёж — зверь отступил, но очередной вцепился Скитальцу в руку, сомкнув челюсти на предплечье. Морен даже не поморщился, а вот Валека прошиб холодный пот. Он лишь теперь сообразил, что может помочь, и с размаху приложил волка горящей палкой по голове. В нос ударил запах палёной шерсти, но пришлось ударить ещё дважды, чтобы зверь разжал челюсти и отступил назад. Морен к тому времени уже вытащил меч из мёртвого тела и отбивался от остальных. Валек бросился к Сивке, огнём отгоняя тех, кто хотел поживиться им. Когда он оглянулся на Скитальца, мёртвых волков вокруг того стало больше, а оставшиеся в живых прижимали уши и скалились, не решаясь напасть.

Некоторые отступили за спину красноглазого зверя, и тот, словно поняв, что остальные бесполезны, рявкнул и кинулся на Морена. Тот вскинул руку, будто защищаясь, и челюсти волка сомкнулись на ней жесткой, смертельной хваткой. Валек готов был поклясться, что слышал скрежет металла, пока тварь пыталась вгрызться в мясо до кости. А ведь именно этой рукой Морен держал меч! Валек поспешил на выручку, но и сделать ничего не успел. В одно мгновение Морен выхватил из-за пояса нож и вогнал его по рукоять под подбородок зверя.

Остальные бросились наутёк. Волк обмяк, его челюсти ослабли, и он рухнул наземь. Морен стоял над телом, тяжело дыша, его грудная клетка быстро и высоко поднималась, и только сейчас стало ясно, насколько непросто ему дался этот бой. Валек открыл было рот, чтобы спросить, как он, но Морен выхватил из его рук горящую палку и швырнул её в огонь.

— Потуши. Быстро!

Валек тут же засуетился, заметался, засыпая костёр землей.

— Прости, я думал…

— Что?! — рявкнул Морен. Его глаза всё ещё горели алым, и свет будто бы шёл изнутри радужки. — Что здесь больше нет проклятых? Да любой лес ими кишмя кишит, не говоря уже о другом зверье!

— Но мы за весь день не встретили ни одного зверя! — начал защищаться Валек.

— Мелкого зверя! Медведи не боятся проклятых, не говоря уже о том, что сами могут стать ими. А волки, как ты сам видел, примыкают к ним, сбиваются в стаи. Вот кого здесь нужно бояться и от кого прятаться!

— Так это был проклятый?! — воскликнул поражённый Валек.

Морен выдохнул и ответил уже спокойнее:

— Да. Волчий пастырь. Когда собака поддаётся Проклятью, она становится им. Их потому так и называют, что после они собирают стаю из других псов или волков и заставляют себе подчиняться. Хорошо ещё, что большая их часть дичает и уходит в леса.

— Я думал, только люди могут стать нечистью.

Морен свистнул, призывая к себе лошадь, что оставил неподалёку. Она немедленно откликнулась на зов, так же, как и Куцик, опустившийся на плечо. Морен успокаивался, и глаза его угасали, подобно залитым водой углям, вновь превращая его в человека.

— Я тоже так раньше думал, — продолжил он объяснять, награждая лошадь ещё одной горстью овса. — Пока мне не рассказали про одного мужика, что уж больно сильно любил поколачивать своего пса. Закончилось тем, что пёс озлобился, стал пастырем и загрыз сначала хозяина, а затем и всю семью. Даже детей не пожалел… Когда он пошёл по деревне, тогда-то меня и позвали, чтобы разобрался. На самом деле такое случается чаще, чем ты можешь себе представить.

Оба замолчали. Валек, похоже, не знал, что сказать, а Морен осматривался, надеясь найти ориентиры в туманном мраке ночной пущи, будто это было возможно. Но первым нарушил тишину именно Валек, сказав тихое «спасибо». Морен вздохнул, с неким смирением принимая то положение, в котором они оказались.

— Нужно выбираться из леса, — произнёс он, садясь в седло.

К его удивлению, Валек и не подумал идти к своему коню. Он во все глаза