Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме человеческих страданий, деятельность бандеровцев привела к гибели населения целых регионов современной Украины. Они убили от 134 до 200 тысяч поляков, помогли немцам истребить местных евреев. Сегодня, после возрождения украинского государства, из них делают «лыцарей» — рыцарей без страха и упрека и героев борьбы за независимость.
В настоящей статье мы используем понятие «нацизм»[304]. Польский читатель знаком только с немецкой разновидностью социализма с подобным названием. Мы должны отдавать себе отчет, что существовал еще русский нацизм, выросший в конце 30 гг. XX в. из национал-большевизма в форме сталинизма. Среди галичан-украинцев возник украинский интегральный национализм — как национальная разновидность нацизма и как идеология ОУН[305].
Наверняка многие читатели задают себе вопрос: зачем автор приводит в этой статье примеры «сказочной» истории Украины? Если историк использует свой исследовательский арсенал и этику, чтобы приукрашать и мифологизировать настолько удаленные от нас моменты истории собственного народа, как приведенные здесь факты и события, то ему гораздо легче фальсифицировать новейшую историю, например, историю периода Второй мировой войны. Такую фальсификацию деятельности ОУН-УПА бандеровцы начали уже в 1943 году. Обычный читатель не отдает себе отчет, что ОУН, подобно большевистской партии, вела пропаганду двумя путями. Одни документы создавались для потомков. Они были полны цветистых фраз о демократии, свободе народов и т. д. Другие документы и приказы, в том числе и устные, предназначались для исполнения. Они интересуют нас больше всего. Эти документы касаются геноцида, развязанного против поляков, евреев, армян, а также украинцев, не одурманенных нацистской идеологией. Когда мы говорим о геноциде на территории Восточного пограничья Второй РП (воеводства Волынское, Тарнопольское, Станиславовское и Львовское, частично Люблинское), это касается понятия genocidium atrox, и относится к массовым убийствам не только членами УПА и Службы Безопасности ОУН, но также членами Кущевых Отрядов Самообороны [Самообороннi Кущовi Вiддiли — СКВ], которых поляки называли «секирниками», и даже их семьями, женщинами и детьми. Днем это были обычные крестьяне, которые пахали поле и пасли коров. Ночью, по приказу ОУН-УПА, они превращались в упырей, убивавших своих соседей — поляков или украинцев, чтобы после такого акта «патриотизма» разграбить их имущество[306]. Впервые об этом написал историк из Львова Василь Расевич (ОУН не только симпатизировала фашизму, она сама была профашистской: интервью с украинским историком Василем Расевичем)[307]. Как мы видим, одним из мотивов и низких побуждений, которые привели украинцев к убийствам, была жажда обогащения. После неудавшегося эксперимента построения нацистского государства во Львове, в июне-июле 1941 г., бандеровцы (ОУН-Б) ушли в политическое небытие. Их (по крайней мере, некоторых из них), преследовали немцы, арестовывали, интернировали и сажали концентрационные лагеря. Многие из украинских националистов, несмотря на эти преследования, и далее вели активное сотрудничество с немцами. Один из них был Дмитро Мирон («Орлик», «Андрий», «Максим», «Пип», «Роберт», «Свенцицкий»), близкий соратник Степана Бандеры.
Он организовал и курировал коллаборационистскую Украинскую Вспомогательную Полицию, которая находилась на службе немцев в 1941–1942 году. Там он показал себя как один из самых отъявленных выродков. Польский офицер, шеф разведки АК на Украине, полковник Александр Клотц лично встречался с этим «идеологом» и практиком бандеризма. В его дневниках мы читаем:
«Вечером 31 октября меня вытащили из постели украинские полицейские и под усиленным конвоем вместе с несколькими жителями соседнего дома повели к зданиям на площади Хмельницкого, которые некогда занимал НКВД. Сейчас там находился штаб украинской полиции, которую под руководством гестапо организовал Дмитро Орлик.
На просторном ярко освещенном дворе, с трех сторон окруженном постройками и отделенном высокой стеной со стороны площади, собрали уже больше 400 арестантов, разделенных на три группы: поляков, евреев и украинцев (которых подозревали в принадлежности к коммунистической партии). Польская группа была самой многочисленной, а подавляющее большинство в ней составляли женщины. Мужчин было едва ли больше 20 (а местную интеллигенцию я представлял в одиночестве). Нас поставили в колонну по четыре и приказали встать на колени. В окнах первых этажей поставили четыре пулемета, из которых время от времени давали очередь по стене, отделявшей двор, устраивая свистящую ловушку над нашими головами. Арестанты каждый раз невольно нагибали головы, что вызывало взрыв смеха полицейских и эсэсовцев (среди украинских и немецких карателей). После игры, которая продолжалась несколько часов, отобрали (у всех) документы. Их не глядя бросали в огромную корзину для угля, которую несли двое полицейских. Только тогда я понял, что дело серьезное.
С левой стороны в моей четверке стояла на коленях пожилая образованная женщина, учительница, которая еще помнила времена до Первой мировой войны, когда на Украине кипела польская жизнь. Справа — красивая молодая девушка со своим женихом. Обе женщины очень быстро очнулись от первого потрясения и до конца сохраняли удивительное достоинство. По стечению обстоятельств, моя прекрасная соседка справа носила ту же фамилию, что и я. Она настоящую, а я — по паспорту. Отобрав документы, полицейские устроили повальный грабеж ценных предметов и частей гардероба. У моей соседки бесцеремонно сорвали крестик, который она с гордостью, демонстративно повесила на груди сразу после “освобождения” Киева немцами. Она шептала мне с сожалением: “Мамочка столько лет хранила этот крестик, с самого моего рождения”. Смеясь, стянули сапоги. Всю ночь шел мокрый снег, а с утра ударил мороз. Некоторые из арестантов были раздеты до белья. С некоторых молодых женщин стянули и белье — не для грабежа, а скорее для смеха.