к полякам и русским, а также к старорусскому пророссийски ориентированному движению, польские консерваторы, управлявшие Галицией, перевели в 1894 году из Киева в польский Львовский университет им. Франца-Иосифа молодого украинского историка Михайло Грушевского[266]. Этот 28-летний магистр, по политическим мотивам назначенный профессором, развернул интенсивную научную работу, издав среди прочего монументальный труд «История Украины-Руси» [«Iсторiя Украiни-Русi»], написанный без подробных архивных и археологических исследований. Грушевский был личностью чрезвычайно яркой и противоречивой, отличавшейся националистическими, антипольскими и антирусскими взглядами. Они стали результатом работы со студентами-галичанами, которые заразили его бациллой национализма[267]. С тех пор началось псевдонаучное приукрашивание и мифологизация истории Руси-Украины. Украинские историки начали представлять княжество Литовское эпохи Ягеллонов как форму украинской государственности, впрочем, традиционно соглашаясь с пониманием Грушевского. Вячеслав Липиньский, украинский монархист польского происхождения подвергал сомнению сущность и политические последствия польско-литовской Люблинской унии 1569 года, когда в состав Короны[268]были включены земли позднейших воеводств: Киевского, Брацлавского, Волынского и Подлясского (причем, по предложению местных бояр), а также значение Переяславского соглашения 1654 года, отдававшего Левобережную Украину под власть московского царя. Как писал А. Земба: «Когда события перестают быть реальными фактами и становятся для историка легендами, такими как «люблинская легенда» или «переяславская легенда» в понимании Липиньского, под его пером буйным цветом расцветает сказочная история»[269].

Воображаемая государственность козаков считается украинскими историографами империей и партнером ведущих держав тогдашнего мира (у нее якобы были равноправные отношения со Швецией, Англией, Священной Римской Империей и папским престолом!). Похожим образом рассматривается история XVIII и XIX вв., где Польша, Россия и Австрия признаются заграницей, а политики и парламентарии (независимо от их национальности и государственной принадлежности), происходящие с украинских земель — представителями Украины (которая, заметим, не существовала как предмет политики, т. е. государство)[270]. Эти историки не желают знать, что с момента разгрома под Полтавой и до подписания Брестского мира Украина была не субъектом, а лишь только объектом европейских политических игр. Мы должны отдавать себе отчет, что порядочный историк знает о необходимости соблюдения пропорций между исторической правдой и создаваемыми мифами. Поляки знают, что смерть Ванды в Висле[271], которая не хотела выйти за немца, это всего лишь легенда, приукрашивающая историю Польши для детей. Древние римляне повторяли вслед за Цицероном: “Historia magistra vitae est” — «История — учительница жизни». Если история фальсифицирована или перевес в ней получают мифы, то выводы, следующие из нее для политиков, также ложны. Такая политика не может достичь положительной цели для собственного государства, она только приносит народу несчастья, а в будущем подвергнет его различным опасностям. Как написал украинский географ из Киева Павло Зубяк: «Пришло время перейти границу, которая отделяет пропагандистскую сказку от суровой, но реальной исторической правды. Переход этой границы — это первый шаг к выходу из безнадежной националистической маргинализации»[272].

Первая мировая война принесла не только полякам борьбу за свободу и независимость, а галичанам и русинам — стремление к автономии Восточной Галиции в рамках Австро-Венгрии. Эта война принесла также Талергоф[273] — лагерь интернирования и смерть для многих русофилов-святоюрцев, вызванную отказом признавать их со стороны собратьев, придерживавшихся другой национально-политической ориентации, т. е. украинскими националистами. Война 1918–1919 гг. вызвала новую ненависть, преступления и жестокость со стороны украинской галицкой армии, УГА (Украинской галицкой армии)[274]. Малые народы окраин европейской политики — литовцы, латыши, эстонцы, чехи или словаки — создали собственные государства. Заднепровским украинцам и галичанам этого не удалось. После Первой мирвой войны, волей победителей, русины Закарпатской Руси были выделены из состава Венгрии и присоединены к Чехословакии. От этого они ничего не получили, а даже наоборот — потеряли. Возможно, украинцы и галичане хотели слишком многого. Украинцы были абсолютно неизвестным в Европе народом, в результате чего западноевропейские державы не были позитивно настроены в отношении украинских устремлений к независимости. Уже в 1914 году власти Франции и Великобритании обещали России свое согласие на включение в ее состав земель Галиции от Сбруча до Сана[275], разумеется, после победы над монархией Габсбургов. Западноевропейские политики относились к малым народам Восточной, Южной и Центральной Европы, как к периферийным, и использовали их для достижения конкретной выгоды своих государств: Британии, Франции, Германии или России. Украинцы жили под властью России и Австро-Венгрии. В свою очередь, после Первой Мировой войны, они оказались в составе Советского Союза, Польши, Румынии и Чехословакии. Как пишет Анджей Земба, «если мировое сообщество и интересовалось их судьбой, то исключительно в аспекте их нахождения в Польше или в Советском Союзе»[276]. После войны за Восточную Галицию возникла огромная национальная и социальная ненависть галичан к Польше. Позднее ею питались идеология и пропаганда ненависти Украинской Войсковой Организации. Разгорелся антипольский террор как со стороны националистов, так и проигравших коммунистов. 31 августа 1920 года, когда Войско Польское и отряды Украинской Народной Республики Симона Петлюры истекали кровью в боях с большевиками, в Праге состоялся съезд делегатов украинских военных организаций за границей. На нем была создана Украинская Войсковая Организация [Украiнська Вiйськова Органiзацiя][277]. Это была подпольная структура, намеревавшаяся, в каком-либо отдаленном будущем, создать независимую Галичину. Ее основной целью было не допустить укрепления польской государственности на этой территории, что совпадало с политикой как Советской России, так и Германии. Эту организацию финансировали: Веймарская республика, Литва, Чехословакия, а, временами, и Москва. Ее задачей было вести разведывательную деятельность, а также проводить индивидуальный и коллективный террор по отношению к полякам и представителям польского государства. Она боролась против евреев как конкурентов в торговле, а также украинских христиан, которые хотели просто спокойно жить и работать. Организация насчитывала несколько сотен членов, в основном бывших военных из числа Украинских сечевых стрельцов (УСС), греко-католических священников, представителей интеллигенции и студентов. Только в 1923 году ее боевики совершили более 300 террористических актов, в том числе убийства 22 польских полицейских и 13 украинцев[278]. Одновременно галичанам прививалась ненависть к Польше. Именно прививка ненависти была, по замыслу деятелей УВО и ОУН, ведущим мотивом деятельности этих шпионско-террористических организаций. УВО проделала огромную работу, дабы «балканизировать» ситуацию на землях Восточной Малопольши[279]. Это должно было пробудить совесть европейских политиков и Лиги Наций. Как пишет Кулиньская, ответственность за этот посев ненависти, ставший делом рук крайних украинских националистов и шовинистов, лежит на украинской интеллигенции, учителях, адвокатах и, к сожалению, также на греко-католических священниках. Даже греко-католический митрополит архиепископ Андрей Шептицкий после 1908 год занял враждебную позицию по отношению к полякам-греко-католикам