— Мне придется продать дом после похорон, — говорит Эвальд. — Для меня он слишком велик, к тому же наполовину принадлежит детям. Михаэла не хочет заводить семью и едва ли станет в нем жить. Для сына этот вопрос вообще не стоит, у него вилла, да и по профессиональным обстоятельствам он не переедет. Я отдам им их доли деньгами.

— Эх, был бы дом Аннелизы более вместительный! — размечтался он. — Я бы с радостью устроился жить рядом с Йолой, естественно, с вами тоже. Втроем мы создали бы отличное общежитие пожилых.

Неплохо задумал старый лис, размышляю я, как готовить или стирать, то тебя не дозовешься.

— Если ты собрался устроиться надолго, то домик тесноват, — замечаю я. — Ведь ты, наверное, захочешь перебраться со всем своим имуществом?

— Ни в коем случае, — возражает Эвальд. — И мне известно, сколько разных вещей у вас находится в доме. Не говоря о том… — Он наклонился и поднял с земли блестящий предмет, лежавший прямо перед нами в песке.

— Покажи-ка, — попросила я и с любопытством взяла у него из рук золотые наручные часы.

Перламутровый циферблат украшен мелкими бриллиантами. Черт возьми! Приблизительно три тысячи евро! Кто-то сильно расстроится! Чтобы искать бюро находок, у нас нет времени, но мы могли бы отдать часы в отель.

Эвальд взял часы и спрятал в брючный карман.

— Лора, — говорит он, — выброшенные морем предметы можно оставить себе.

— Это женские часы, — заметила я.

— Точно!

Не так давно я нашла красную кофту в шветцингенском замковом парке и сейчас ношу ее. Должна ли я сама бросить первый камень? Притворно рассмеявшись, выдаю свою историю в качестве оправдания. В качестве поощрения последнюю часть пути мы идем с Эвальдом рука об руку. Нам радостно от того, что мы скоро полетим. Любезная хозяйка отеля пообещала доставить нас к маленькому аэропорту. Эвальд уверен, что мы полетим на «Сессне».

Как только мы сели за спиной девушки-пилота и самолет с резким шумом стартовал по взлетному полю, моя душа переполнилась счастьем от восторга. Эвальд оказался прав: мы летели совсем низко, так что можно было чуть ли не заглянуть коровам в глаза, и вскоре северофризские соседние острова лежали под нами, словно на географической карте. Еще более захватывающим было зрелище игры света и облаков. Несмотря на то что в таком маленьком самолетике мы получили каждый по своему иллюминатору, происходящее в моем иллюминаторе, похоже, представляло собой более любопытную картину, иначе как объяснить, что Эвальд все теснее прижимался ко мне, чтобы обратить мое внимание то на какую-то корову, то на крестьянский дом. Я пыталась бороться с вызывающей тяжестью его тела, но в то же время по мне каждый раз прокатывалась волна блаженства. А когда его рука, всегда казавшаяся мне мужественной и красивой, легла на мое плечо, то кожу в этом месте начало жечь, будто на нее направили сконцентрированный в увеличительном стекле солнечный луч. Вдруг я перестала различать что-либо — под нами расстилалась бескрайняя степь. Глаза видели только переливавшиеся на солнце волнами рапсовые поля.

Мне хотелось остановить время, чтобы бесконечно наслаждаться каждым мгновением полета, но, увы, мы были у цели. Наверное, в этот восхитительный час я успела еще и влюбиться в Эвальда вопреки здравому смыслу.

В гамбургском аэропорту нас ждало расставание.

— Всего хорошего! — улыбается Эвальд. — Скоро появлюсь!

Мы машем руками ему вслед, пока не замечаем, что он остановился и говорит по телефону. Аннелиза внимательно смотрит на меня:

— Как прошел полет? Ты сияешь, как медовый пряник с глазурью!

— Н-да! — задорно отвечаю я. — Ты даже не догадываешься, что упустила!

Чем дальше мы продвигались на юг, тем угрюмее становилась погода. Аннелиза видит в этом подтверждение своей позиции, что надо было задержаться на море на пару деньков. При этом она становится все мрачнее. Оба водителя, кажется, о чем-то спорят, но говорят очень тихо, да и то лишь намеками.

— Что тебе сказал Эвальд на прощание? — шепотом спрашивает меня Аннелиза, поскольку она, видимо, ломала себе голову над тем же вопросом, что и я: что потом?

После долгого молчания она произносит:

— А если Эвальд на время переедет к нам?

Не знаю, злиться мне или радоваться.

— Ему, думаю, хотелось бы жить со мной — соответственно, с нами — более тесно, — замечает Аннелиза.

Что я могла сказать? Что Эвальд говорил мне совсем другое?

Он сожалел, что дом Аннелизы немного тесноват. Теперь же Аннелиза рассуждает о более тесном сожительстве. Если Эвальд собрался делить с ней постель — или она с ним, — то ему не потребуется отдельная спальня, а небольшой кабинет он смог бы оборудовать в одной из мансард.

Эти рассуждения осадили разбушевавшиеся во мне свежие чувства вернувшейся молодости. Осознавая свое бессилие перед судьбой, отвечаю подруге:

— Мы же решили не приглашать в дом никаких пожилых мужчин!

Со своими проблемами мы совсем забыли про студентов, но они, почувствовав неловкость, тактично включили радио.

— Эвальд тебе, случайно, не рассказывал, что у него вскоре появится еще один внук? — продолжила Аннелиза. — На свадьбе Йола была на третьем месяце.

— Интересно, кто у него в зятьях?

— Йола вышла замуж за коллегу, который открыл собственную практику в районе Хандшусхейм в Гейдельберге. Она рассчитывала до родов и потом работать у мужа на почасовой ставке.

— Почему бы дедушке Эвальду не перебраться сразу к своей красавице Йоле? — усмехаюсь я, поскольку передо мной всплывает фатальное видение. Когда ей в скором времени потребуется кто-то, кто стал бы присматривать за ребенком — а этой любящей задерживаться на работе рабочей пчелке такой человек, безусловно, понадобится, — она привлечет к делу отца, а он чего доброго навяжет орущего младенца нам. Я буду катать по замковому парку детскую коляску, а Эвальд с Аннелизой в это время будут танцевать на столе. Эта картина столь живо предстала перед моим взором, что на глаза навернулись слезы.

Естественно, Аннелиза заметила мое волнение, но ей, похоже, это доставляло удовольствие.

— Может, нам переделать гараж под жилую пристройку? — фантазирует она. — Ты все равно оставляешь машину на улице.

Да что же это такое? Сначала речь шла о том, что Эвальд найдет у нас временное пристанище, пока не подыщет себе подходящее жилье. А теперь мы обсуждаем переделку дома? А кто будет за все это платить? Или Аннелиза рассчитывает, что я удалюсь из ее дома, и тогда они с комфортом расположатся на освобожденной площади? Но куда я пойду в мои-то годы? Невестка меня не больно-то любит, да и я не нахожу с ней душевного контакта. И они с моим сыном никогда не заводили речь о том, чтобы взять меня к себе в Берлин. Мне нечего было возразить.

— Почему мы позволяем этому человеку безгранично властвовать над собой? — Аннелиза неожиданно идет на уступки. — Почему все наши мысли постоянно крутятся вокруг Эвальда, и между нами едва не доходит до ссоры? Что в нем, собственно, такого особенного?