Эвальд достиг Гейдельберга — поступило первое сообщение — и заезжает на крытую стоянку на Хлебном рынке. Студенты интересуются, следует ли им выйти из машины и преследовать его?

— Да! — орем мы в трубку.

Потом на некоторое время воцаряется покой.

— Преследуем объект по главной улице! Он входит в отель «Цум Риттер»! — докладывает Рикарда. — К счастью, здесь много людей, и он нас не заметил.

— А хоть бы и заметил, — усмехаюсь я, — в конце концов, Моритц с Рикардой учатся в Гейдельберге, городе не слишком большом, и они вполне могли случайно встретиться.

— Видимо, он забронировал столик, — сообщает Моритц, — потому что столик накрыт на двоих. Нам тоже зайти в ресторан? Кажется, в углу есть незанятый стол, но этот зал нам не по карману.

— Сохраните все чеки, — советую я, — за бензин, платную парковку, еду и напитки, они пойдут по статье накладных расходов. — Аннелиза не удержалась от смеха — наши чревоугодники опять дорвались до расточительного меню.

— Он изучает меню, — говорит Рикарда, — но пока никто к нему не присоединился. Кого вы, собственно, ждете — киллера с футляром для виолончели или белокурую нимфу?

Не успели мы ответить, как услышали кое-какие подробности о незнакомке:

— Все оказалось круче! Она цветная!

— Ясно, — говорит Аннелиза. — Что еще можете сказать по ее виду?

Рикарда не понимает, что мы от них хотим услышать.

— Ну, например, что эта женщина ждет ребенка, — подсказываю я.

— Нет, — возражает Моритц.

— Для этого она старовата! — восклицает Рикарда и отключает телефон.

Мы сидим хмурые. Все это отнюдь не забавляет. Опыт наших агентов ограничивается изучением беременности домашних животных. Йола хоть и немолода, но вполне способна рожать.

— Для двадцатилетних женщина сорока лет уже старуха, — объясняет Аннелиза. — Боюсь даже думать о том, кем они считают нас.

— Мы видели только одну фотографию Йолы, — говорю я. — На ней она хорошо сохранилась, но кто знает, когда этот снимок был сделан.

— Ты можешь представить, чтобы отец приглашал дочь на свидание и делал из этого тайну?

Снова звонит телефон.

— Хотите знать, что ему сейчас подают? — спрашивает Моритц. — Насколько я могу судить издалека, это первый номер в меню — суп из зеленого хлебного зерна.

— Женщина только что погасила сигарету, — сообщает Рикарда, — на вид она моложе вас.

— На сколько?

— По смуглой коже нелегко определить. Вы не будете возражать, если мы закажем оденвальдский сливочный суп из дичи с лесными грибами?

— Ешьте, что хотите, — произношу я. — Из какой предположительно страны незнакомка?

— Трудно определить, возможно, из Южной Америки. Женщина встает и направляется в туалет, стройная, как ель, но едва заметно прихрамывает. Примерно так прихрамывал мой дед после того, как ему вставили искусственный тазобедренный сустав.

И тут вдруг до меня доходит. Я кладу трубку, чтобы объяснить Аннелизе.

У Аннелизы сильные пальцы. Ее руки приспособлены, чтобы сажать растения, ласкать детей, чистить овощи и приводить в порядок мировой хаос.

— Я его убью! — восклицает она, и каждое свое слово сопровождает ударом кулака по столу, накрытому скатертью с вышитыми ветками омелы.

— Что ты говоришь, Аннелиза? В случае с Харди я еще как-то могу понять, с годами он стал невыносим. Но Эвальд не был на тебе женат и даже не был твоим любовником, ты можешь его просто вышвырнуть, и дело с концом.

— Он нас обеих обманул, — гремит Аннелиза, — и мы не заслужили такого обхождения! Мы его кормим, а он испытывает нас информационным голодом, не подпуская к своим секретам на вытянутую руку! Нет, дорогой Эвальд! Ты у меня будешь как примула без полива!

— Тихо! Кажется, подъезжает машина. Эвальд возвращается!

Половина одиннадцатого, наш друг, похоже, не столь порочен, как мы решили, — после ужина сразу домой. Мы с Аннелизой сошлись на том, что сейчас лучшее время для допроса.

Эвальд появляется в прихожей, и мы приглашаем его в комнату.

— Вы еще не спите? В чем дело? — невинно спрашивает он.

— Где ты был? — интересуюсь я.

— Бог мой, опять вы за свое! Я уже вышел из школьного возраста, — вздыхает Эвальд. — Бернадетта годами истязала меня своей ревностью, и вы ничуть не лучше!

Вопреки всему мне стало больно от того, что он негодует и собрался уйти, не пожелав доброй ночи. Аннелиза не позволяет ему сбежать без объяснений:

— Тебя видели в гейдельбергском «Рыцаре». Почему бы тебе честно и открыто не поведать нам о своих намерениях? Ты живешь в моем доме, и у меня полное право быть в курсе!

— Вот тебе раз, — усмехается Эвальд, однако пододвигает стул к столу и садится.

Мы с нетерпением ждем исповеди. Эвальд мастер по части многозначительных пауз.

— У тебя пятно от помидоров на кофте, — обращается он к Аннелизе. И только затем переходит к сути: — На свадьбе у Йолы я встретил свою старую любовь, которую не видел почти сорок лет. Все это время я не осознавал, как глубоко в свое время обидел Луизу. Через пару месяцев на свет родится наш внук, и было бы ужасно, если бы мы не помирились.

— А почему нам нельзя об этом знать заранее? — спрашиваю я.

— Потому что это касается только меня и Луизы! Это была идея Йолы: дважды в неделю мы ходили к психотерапевту. А вечера проводили с нашей дочерью и зятем. Рано или поздно я бы вам признался, но для пожилого человека терапия — дело непростое, и в настоящий момент мне бы не хотелось об этом говорить. Ну, вы довольны, наконец? Могу я нижайше просить о праве пойти спать?

Прежде чем мы нашлись, чем ответить, Эвальд встал и вышел из комнаты.

Из кухни послышался хлопок закрываемой двери холодильника.

— Он еще пивка решил с собой прихватить, — комментирую сцену, — будто все заранее оплатил своим супертелевизором!

Гнев охватывает.

— Знаешь что, если бы ты был моим избранником, — кричит она ему через коридор, — я бы как-нибудь приняла твое поведение. Но неизвестно откуда взявшаяся черная баба — такого я сносить не стану!

Расизма я тоже не выношу:

— Следи за языком! Мы пока не знаем, получится ли у них оживить былые чувства.

— Как ты все же наивна! Кто-кто, а я-то лучше знаю этих старых ловеласов!

Ситуация накалилась до такой степени, что мы вот-вот вцепимся друг другу в волосы. На сей раз больше благоразумия проявила Аннелиза. Она встала и пожелала мне спокойной ночи; в глазах у нее мелькали слезы. Я тоже очень устала, но осталась на своем месте и продолжила обдумывать наше положение.