Первый этаж – перед нами, внизу. Смотрим на него с балюстрады, рассекая темноту закрепленными на лбу фонариками. Карты ловушек на это здание у меня, разумеется, нет. Кстати, за окнами явственно светлеет: похоже, неземная туча-конус уползает (или благорастворяется в воздусех?), выглянуть и удостовериться я пока не могу.

Полагаю, группа военных сталкеров, засевших в англиканской церкви, тоже следит за погодой, так что мне следует поторапливаться.

Как раз для таких ситуаций – тесное пространство, полумрак, цейтнот, малая опытность – и придуман маркер. Я достаю девайс, подсоединяю к нему картридж и затем, не сходя с балюстрады, обрабатываю холл.

Маркер – это распылитель, спецсредство, заменяющее в некоторых случаях пробники, гаечки и болтики. Использует едко-зеленый флуоресцентный краситель, испаряющийся практически бесследно. Стреляет дозированно. Предусмотрены два режима: веер или тонкая длинная струя, бьющая до пятнадцати ярдов.

Веерный режим в данном случае, конечно, эффективнее.

Осматриваю обработанное пространство и сразу замечаю паутину – над столом консьержа. И еще одну – в проходе, ведущем в парадную гостиную. Схоронились, сволочи, ждут. Надеются, что мухи без мозгов окажутся… Есть и третья – перегораживает выход на улицу, но туда нам не надо, тем более снаружи, сразу за дверью, непрошеных гостей поджидает «разрядник». Та, которая контролирует место консьержа, тоже не помеха, обогнем аккуратно, но вот ту, которая перед гостиной, миновать не удастся. Именно через гостиную и лежит наш путь…

И вдруг я осознаю, что знал заранее про этих тварей, во всяком случае, за секунду до первого выстрела из маркера – уж точно. И сколько их, и где они обосновались. Маркер всего лишь подтвердил мое знание, а я – не прислушался к себе, не доверился чувствам, не понял сигнал.

Чей сигнал?

Эх, Эйнштейн, что за безумие ты внедрил в меня своими байками про «игровую площадку» и про симбиоз с Зоной?! Как отличить рожденные стрессом фантомы от истинных сигналов? Если, конечно, они и впрямь существуют.

«Очень просто – учись», – отвечает мне воображаемый Эйнштейн…

От разлетевшейся по холлу краски серебристые нити волнуются, нервно пульсируют. Стрекательные клетки готовятся запустить в добычу обезболивающую смесь, обеспечивая атаку, с которой, боюсь, даже Скарабей не справится. Будь это ядом – справился бы, наверное. Однако тут, увы, нечто другое. Адский организм, который сталкеры уважительно величают «серебряной паутиной», это паразит, внедряющийся под кожу и мгновенно распадающийся на миллионы микроскопических копий, проникающих затем в кровеносную систему. Цель этого процесса не установлена, потому что срок жизни инфильтрованных паутинок не более двух-трех часов, после чего носитель тоже умирает – якобы естественной смертью. Вероятнее всего, земные носители (то есть мы, люди) просто-напросто не подходят инопланетной твари в качестве среды обитания, нестыковка получается. Большой облом для обеих цивилизаций.

Да, и никакая одежда для паутин не помеха. Спецкостюмы, кстати, тоже.

Я раздеваюсь, сняв с себя футболку, одеваюсь обратно, а внутрь футболки напихиваю бесхозного тряпья, которого и здесь хватает. Получается большой ком, вкусно пахнущий потом и человечиной. Обманка.

Прежде чем сойти по лестнице, пускаю по ступенькам гайки. Катятся ровно, подпрыгивая и стукая о дерево. Один марш, второй марш. Я ведущий, Скарабей ведомый. Вот мы и в холле, осматриваемся. Под ногами – каменная плитка, вдоль стен – скамеечки для переодевания, на стенах – стенды с расписаниями и объявлениями, фотографии, афишки. Когда-то здесь бурлила жизнь, носились и орали школьники, а может, наоборот, они вели себя чинно и благопристойно, меняли обувь, сдавали куртки и мешки с ботинками в гардероб под лестницей и шествовали на занятия…

Первый этаж здесь на самом деле – бельэтаж, как в ратуше. Вход по ступенькам, по которым следует подняться, если хочешь прикоснуться к детству. Правда, сначала спроси разрешения у аномалии «разрядник». Шутка.

Расположение помещений мне хорошо известно, успел изучить. Наверху остались фотокружок и зал для хора, а здесь, на первом этаже, танцевальный зал (направо от лестницы), две гостиные и арт-студия (налево). Нам нужно в арт-студию, это и есть моя цель.

Это «кладовая», о которой папа написал мне в записке.

Но путь туда караулит серебристая дрянь.

Выгородку для консьержа благополучно обходим, не потревожив поселившегося там стража. Паутины весьма чувствительны, больше того, способны при необходимости парить в воздухе, меняя расположение. Скарабей свой фонарь выключил, я же стараюсь не попасть лучом ни на одну из них, светя строго в пол. Приблизившись ко входу в гостиную, я медленно поднимаю ком, сделанный из моей грязной футболки, примериваюсь и швыряю в центр паутины.

Все происходит беззвучно, и тем оно страшней. Достаточно представить себя на месте этих тряпок. Казалось бы, чучело должно влететь в гостиную; нет, зависает в дверном проеме… падает. Один миг, и невесомые нити захлестывают приманку, впиваются стальной хваткой, уходят вглубь, жадно ища человеческое тело, стремясь добраться до вожделенного мяса, а мы со Скарабеем, пока тварь не разобралась, что ее обманули, перепрыгиваем через копошащийся на пороге сгусток жути. Препятствие преодолено!

Мы в гостиной. Скарабей снова включает свой фонарик, лучи скрещиваются, высвечивая незамысловатое убранство комнаты. Рояль, стулья, напольная китайская ваза высотой в три фута. Шкаф. На стенах узорчатые картуши, внутри которых оборудованы стенды с детскими работами.

Из комнаты ведут две двери, не считая той, сквозь которую мы сюда попали. Если продолжить движение, попадешь в похожую гостиную, расположенную анфиладой. Красивое слово – «анфилада». Означает, правда, всего лишь сквозной проход через несколько помещений. Вторая гостиная называется музыкальной (там был репетиционный зал), но нам – не туда.

Присматриваюсь к другой двери – к той, что ведет в арт-студию. Ждет ли за ней какой-нибудь поганый сюрприз? Ну-ка, обещанные Эйнштейном чувства, что вы мне поведаете?

Молчат чувства…

Скарабей открывает шкаф – просто так, из любопытства. И вдруг пошла оттуда, полилась, хлынула чернота – плотная бесформенная клякса. Во тьме – чернота? Оказывается, так бывает, читал я о таких вещах, знаю о последствиях, поэтому ору маленькому исследователю:

– Ложись! Вырубай фонарь!

Он и сам рефлекторно отшатнулся, что, вероятно, спасло пацана. Я выключаю свет, бросаюсь на пол и утягиваю Скарабея за собой, поскольку тот опасно медлил, возясь со своим фонариком. Сгусток тьмы мечется по комнате, кидается на стены, то ли ищет тех, кто его потревожил, то ли просто гневается. Не найдя оскорбившей его лампочки, смиряется, подлетает к совсем уже посветлевшему окну, просачивается сквозь стекло – и…

– Можно расслабиться, – говорю.

Поднимаемся.

– Пэн, – невозмутимо произносит Скарабей, ни вины не ощущая, ни страха. – А как мы вернемся? Там эта штука летает. – Он показывает на холл.