Плюс жестяная коробка из-под конфет. Внутри – запакованный в пластик кусок наволочки. Осторожно вынимаю и разворачиваю. Начерчено тушью непонятно что: значки, цифры, стрелочки «север-юг», а в центре – схематично изображенный легковой автомобиль. Что за автомобиль, зачем? Мало того – и это уж совсем никак не понять, – возле одного из кружочков написано: «НИШТЯК ДЛЯ ВСЕХ». Но если на стене ратуши этот перл исполнен на английском, на языке местных бродяг, то здесь – по-русски. Кириллицей.

Если это карта, то не для моего интеллекта, увы.

– Стреляют, – произносит кто-то за моей спиной.

Я вздрагиваю. Совсем забыл про Скарабея, а он следовал за мной, как хвост, безмолвно и преданно.

И правда стреляют, теперь я тоже слышу. Причем очередями. Быстро укладываю хабар в рюкзак, сажусь перед мальчиком и спрашиваю:

– Скари, ты умеешь хранить тайны?

– А что мне еще хранить? – отвечает он вопросом на вопрос.

– Не говори никому про это, – хлопаю по своему рюкзаку. – Даже дяде Эйнштейну. Я скажу, мы с тобой просто гуляли, из интереса. Ты подтвердишь?

– А если Горгона меня загипнотизирует?

– Она побоится, ты ей нужен, как нюхач. Мало ли что с этим ее гипнозом, вдруг разучишься.

– А ты найдешь маму Марину?

– Не знаю, малыш, – говорю ему честно. – Если не найду – рехнусь. Понимаешь, я никому, кроме тебя, не верю, а эти штуки, которые мы с тобой нашли, не должны попасть в чужие руки, иначе точно будет плохо.

Он кивает и отходит, опустив голову. Я хватаю его за руку и тащу за собой – из кладовки в мастерскую. Там притормаживаю, соображая, куда теперь, – сразу на улицу или все-таки обратным путем. Скари предупреждает:

– Они бегут сюда, к нам.

Я вынимаю пистолет и досылаю патрон.

– Кто?

– Наши… А сейчас кто-то хочет войти. – Он показывает на «черный ход». – С оружием, из которого только что стреляли.

Я успеваю выключить фонарь, прежде чем дверь пинком открывается. Вижу темную фигуру на светлом фоне. Круглоголовую, в шлеме. У гостя свой фонарь – на винтовке, еще мгновение – и он высветит нас со Скарабеем, и тогда я стреляю первым. Механически, на автомате, не успеваю даже сообразить, что делаю. Выпускаю весь магазин и тут же перезаряжаю. Фигура отлетает назад, дверь медленно возвращается на место.

– Он жив, – комментирует мальчик.

– Я что, не попал? – спрашиваю, испытывая дурацкое облегчение. К горлу подкатывает. Все-таки это не тренажер. Стрелять в живого человека – привычка нужна.

– Попал, но у него бронежилет. Ему плохо. У них, которые за дверью, у всех бронежилеты.

– И сколько их?

– Трое.

Тут и наши поспевают.

Первым появляется Эйнштейн, он в группе ведущий. Лицо – страшное, входит на полусогнутых, пистолет на уровне глаз. Готов стрелять. А следом остальные – вваливаются с выпученными глазами, все с оружием, кроме парней-«отмычек». Босс видит меня и вдруг… как бы объяснить? Он словно разгладился. Был скомканный и еще резиночками стянутый, а тут как отпустило его, резинки порвались, и вот он прямой, гладкий и светлый. Облегчение ему такое, как будто больной зуб отпустило.

– Да что ж ты… – выдыхает. – Да как же так можно…

Пожалуй, впервые за сегодня я ему верить начинаю. В этот самый момент. Он ведь не потому переживал, что источника важной информации лишился, а потому что Питер Пэн, оказывается, дорог ему сам по себе. Очень четко я это вижу.

А пропади оно все пропадом, думаю в отчаянии. Ну почему все так глупо складывается?

– Питер, – говорит он, – ты не ранен?

– С чего бы?

– Кто тут стрелял?

– Я стрелял. Туда, – показываю на дверь.

– Ага, понятно… Как же хорошо, что ты живой.

– А какой еще?

– Мог быть мертвый. Ты молодец, я в тебя верил.

Лучше бы обругал, честное слово. Он в меня верил…

– Зачем ты ушел, не спрашиваю, – продолжает он. – Значит, было надо. На всякий случай извини меня, если что-то не так… (Я хочу возразить, он отмахивается: потом, потом!) Обстановка, Пэн, такая – за нами идет отряд наемников. Хорошо, Вацлав их вовремя заметил, когда они продвигались по площади. Кстати, еле нас с Натали растолкал… (Бросает на Скарабея короткий, полный упрека взгляд.) Пришлось бежать по галерее сюда. По-моему, они не подозревали, что в ратуше кто-то есть, иначе бы сразу зашли с двух сторон.

– Выход во двор блокирован, – показываю я. – Скарабей чует троих.

– Да, мы опоздали, – морщится Эйнштейн. – Они разделились, когда поняли что к чему. Я надеялся уйти этим путем, но, как видим… Лопата, чего ты здесь забыл? Сказано же, держи коридор!

– Я тебе не подчиняюсь, – цедит крутоплечий.

Натали обнимает его:

– Сделай, мой сладкий. А я тебе дам за свой палец подержаться.

С каменным лицом гангстер выходит из мастерской. Коридор, ведущий в гостиную, тут рядом. Узкий и кривой коридор, держать его можно столько, сколько патронов хватит, если, конечно, у противника не найдется спецсредств или пулемета, способного пробивать стены.

Слышен дикий вопль – со стороны холла. Не вопль, а вой, долгий, полный смертной тоски. Эйнштейн расплывается в улыбке:

– Кто-то с паутинкой обнялся.

– А вы сами как прошли холл?

– Подарили хозяюшкам кролика.

Клетка была у Крюка, оставшийся там кролик шумно возился. Нервничал, бедолага, искал потерянную пару. Тубус огнемета торчал у Крюка из-за спины (не бросил, надо же), придавая ему грозный вид.

Эйнштейн, кстати, тащил мой костюм, пристегнутый сверху к рюкзаку. Тоже не бросил.

– Кто они? – спрашиваю.

– Бывшие бойцы из Службы инфильтрации, уволенные по разным причинам, – отвечает Эйнштейн. – Кого успел увидеть в лицо, всех знаю лично. Вопрос – кто их послал?

– Они почему-то в шлемах, как и вы.

– Знают про нашу Горгону, вот почему. С информацией у них порядок. Я только не понимаю, если Макс раскололся, на кой черт мы им сдались, почему было не отправиться сразу в «кладовку»?

Я самоотверженно молчу. Что тут скажешь? Ясно, что именно в «кладовку» они и отправлялись, намереваясь попасть в «Дом детского досуга» через ратушу, вот в чем злая ирония. И случайно напоролись на нас. Хотя, судя по шлемам, такую возможность они не исключали и даже подготовились к ней.

Со двора, из-за двери, доносится громкий крик:

– Илай, ты меня слышишь?

– Это ты, Глубокая Глотка? – орет в ответ Эйнштейн. – Ты рот прополоскал, чтобы с людьми говорить?

– Два условия, Илай! Первое: ты отдаешь нам «мочалку» и карту. Второе: отдаешь аномалов. И мы уходим. Иначе штурм. Илай, я не хочу терять своих парней, да и тебя класть не хочу, зла ты нам не делал.