— Я не буду заново его надевать. Купим без повторной примерки!

— Как скажешь, моя хорошая.

Фыр! Ну, и разве можно на него злиться? Конечно, нет! Но я все равно накалена до предела. Так что, кажется, еще немного, и воздух заискрит. И больше всего меня добивает то, что Степа прекрасно знает, почему я бешусь! Не потому ли его губы дрожат от смеха?

— Степа! — шиплю возмущенно.

— А я что?

— Ты? — негодующе подпираю бока, как самая настоящая сварливая баба, которых я всегда недолюбливала. — А то ты не понимаешь!

— Понимаю, моя хорошая. Потерпи, — в его низкий вибрирующий голос вкрадываются теплые ласковые нотки, и меня чуть отпускает.

— Я не могу, — жалуюсь, совершенно по-детски надув губы, — не могу без тебя больше!

— Осталось лишь немного подождать…

— Не могу! Мне кажется, еще чуть-чуть, и меня разорвет на части…

— Это потому, что в тебе сконцентрировано слишком много энергии.

— Еще бы! Я ведь не могу ее выплеснуть! Часом, не знаешь, почему? Ей богу, это воздержание меня доконает! Разве не ты мне говорил, что женщина создана природой, чтобы дарить мужчине творческую энергию созидания?

— Говорил, — качает головой Степан и опять улыбается. — Но эту энергию женщина может отдавать не только посредством секса. Через взгляд, через прикосновение…

— Ты запретил нам касаться друг друга!

— … через пищу, которую она готовит, через одежду, которую она погладила своими руками, и через многое-многое другое…

— Я поняла, ты предлагаешь мне погладить твои рубашки!

Он в голос смеется и, все же легонько меня приобнимая, шепчет в висок:

— Ну, как вариант…

Сдаюсь. Не могу на него злиться. Степан знает, что делает. Мне нужно как-то остыть.

— А что же мужчина?

— Обычному мужчине достаточно просто любоваться женщиной. Посредством глаз человек может отдавать до пятидесяти процентов своей энергии. Именно по этой причине иконы, и статуи, и картины приобретают некую магическую силу. Подобно аккумуляторам, они накапливают энергию тех, кто ими любуется, а потом начинают эту энергию отдавать. Но, как понимаешь, этот способ не подходит для меня… Ну, так мы идем за платьем? — резко меняет тему Степан.

Я задумчиво киваю, растревоженная его словами, и в полном молчании мы идем в магазин.

В ресторан я приезжаю вместе с Данькой и его девушкой. Через несколько минут появляются ее родители. Позже всех — Голубкин. Он плохо выглядит, замечаю как-то на автомате. Без всякого злорадства и нездорового интереса. Я простила его. И сама удивилась, как мне было легко это сделать. Я столько лет положила на то, чтобы он осознал, как много теряет, растрачивая нашу семью на измены, и лишь совсем недавно поняла… Нельзя разбудить того, кто лишь притворился спящим.

Я перевела взгляд на сына. Лучшее, что сделал Голубкин в своей жизни. Красивый правильный парень. Настоящий мужчина. Он волновался, это было так сильно заметно. Руки Даньки дрожали, когда он протягивал невесте коробочку с кольцом. И мое материнское сердце колотилось в такт, словно оно было связано невидимой ниточкой с дрожащими пальцами сына.

Мать невесты тоже расчувствовалась. Мужчинам же это было не по чину, поэтому они из последних сил мужались, неловко отводя взгляды. А как только с церемониями было покончено, синхронно облегченно вздохнув, опрокинули по рюмашке. Еще через некоторое время сын пригласил невесту на танец, их поддержали родители Маши, и мы остались с Голубкиным наедине.

— Ты сегодня шикарно выглядишь, — как-то странно на меня поглядывая, выпалил Сашка.

— Спасибо. Ты тоже ничего, — соврала я.

— Таня, я хотел извиниться…

— Пустое. Я не держу на тебя зла.

Я впялилась в стол, и от нечего делать принялась сворачивать в трубочку кружевную салфетку. Все-таки хорошее заведение Данька выбрал для этого вечера…

— Мне, правда, очень жаль. Не знаю, что на меня нашло.

— И когда Степана скрутил, не знал тоже? — я отвлекаюсь от своего занятия и резко вскидываю взгляд. В глазах Голубкина мелькнула растерянность, даже не так… беззащитность. Не могу вспомнить, чтобы он когда-нибудь так на меня смотрел. Мое сердце тревожно сжимается.

— Он влез в семью.

— Ты серьезно вообще?

— У нас и до этого были сложные периоды в отношениях, — не сдается Сашка, — но это не означает, что мы планировали развестись!

— Ты сам ушел, Саша. У тебя там ребенок.

— Еще неизвестно, мой ли, — бормочет тот, отводя взгляд, а меня от его слов буквально подкидывает! Сжимаю руки на приборах, за которые взялась, чтобы отведать принесенные официантом гребешки.

— Знаешь, что… Ты ведь и обо мне так думал! Что ж ты мужик-то такой, что все у тебя кругом виноваты? Как можешь так беспечно сыпать обвинениями? Ты с ней спал? Спал! Вот теперь и расхлебывай! А если в чем-то не уверен, то сначала получи доказательства, а вот так… лишь бы болтать да чернить… не смей! Не смей, слышишь, еще одной дурочке портить жизнь.

Отбрасываю чертову вилку прочь и резко встаю из-за стола. Перед глазами мелькают черные точки, ведь мы со Степой воздерживаемся не только от секса, но и постимся, ограничивая себя в еде. Господи, мы прикладываем столько усилий, чтобы укрепить свой дух, а Голубкин одним своим словом сводит на нет все наши старания! Что ж он за человек такой? И за счет чего я так долго его терпела?

Включаю холодный кран в туалете, подставляю под мощную струю запястья, в которых бешено бьется пульс, и долго-долго гляжу на воду. Вода смывает все…

Домой возвращаюсь разбитой. Данил как будто видит, что со мной что-то не так, но при девушке, щебечущей о прошедшем вечере, никак не комментирует ситуацию. Лишь у подъезда выходит следом за мной из машины и тихонечко спрашивает:

— Мам, у тебя все в порядке? Он тебя чем-то обидел?

— Нет… нет, Данька, ты что? Я просто расчувствовалась очень. И переволновалась за тебя.

— Правда, все хорошо?

— Все отлично, сын. А ты — большой молодец. Я тобою горжусь.

Кадык на шее Данила дергается, выдавая волнение. Галстук он давно уже снял, да и дорогущий пиджак от Том Форд валялся где-то в машине. Сейчас он выглядел молодым и растерянным.

— Беги, не задерживай Машку.

— Ничего… Подождет! — отмахивается мой сын.

— Лучше не надо испытывать ее терпение, — качаю я головой, — беги!

— Я тебе позвоню завтра, — обещает Данил.

Приобнимаю его напоследок. Может быть, позвонит, а может — забудет. Это нормально, я понимаю. Дети растут, обрастают своими заботами, и родители отходят куда-то на второй план… Возможно, это даже хорошо, что Степан настаивает на ребенке. Удивительно, что можно начать все заново, когда казалось, что все позади…