оценки, используя разоблачительные эпизоды. Но иногда говорит о своем характере или о нраве родителей (а именно о том, что они буржуазные) напрямую. Так, она сообщает, что не может быть, как все, и ожидает, что ее будут любить такой, какая она есть. Она гордая и робкая. Она не способна к притворству, следовательно, не владеет искусством вызывать симпатию и привязанность у других. Она не так общительна, как другие дети. Позже она подчеркивает свой протест. Она всегда втайне надеялась, что произойдет что-то, что ужаснет ее родителей, так заботившихся о внешнем лоске. Чтобы проиллюстрировать это, она рассказывает, как мечтала, что какой-нибудь грабитель украдет из их дома предметы, которые ей не нравились. Она действительно кажется довольно необычным ребенком, который все ставит под сомнение и никогда не принимает на веру то, что говорят другие. Но в соответствии с французской автобиографической традицией она представляет себя не как тип, а как уникальную личность.

Эта книга, наполненная жалобами, имеет сходства с другими женскими автобиографиями детства. Так, она рассказывает читателям, как научилась читать, о книгах и их важности для нее. Как и Бернетт, она затрагивает тему вероломства взрослых. Например, когда ее кукла начинает терять волосы и Лин внезапно обнаруживает ее лысой. Отец отрицает свою причастность, но Лин подозревает родителей во лжи. Она говорит бабушке: «Родители — они врут! Папа соврал!»2 Еще одна тема — религия: она не понимает, почему она должна бояться Бога, если он добр. Как и каждый ребенок-католик, она сбита с толку подготовкой к первой исповеди. Ей дали печатную анкету длиной в дюжину страниц с семью главами о семи смертных грехах, каждый из которых описан очень подробно — множество всевозможных грехов, о которых она никогда не подозревала. В конце концов, она решает обвинить себя в прелюбодеянии.

Лин едва ли задумывается о том, что значит быть девочкой, но в конце концов она понимает, что у нее было бы больше свободы, если бы она родилась мальчиком. Она сравнивает свое «преступление» — бегство из школы-интерната (за которое ее наказали) — с тем, как ее дядя перебрался через забор и удрал из казармы, над чем постоянно смеялся ее отец. Рассказчица пишет:

Такая суровость по сравнению с такой снисходительностью — так это потому, что он был мальчиком, а она всего лишь девочка?.. Она также рано догадывается об антагонизме полов, о безумном неравенстве в распределении прав и обязанностей, свобод и ограничений, прощении и отлучении! И это возмущает ее, бунт овладевает ее молодой душой3.

Северин почти не задействует формы прошедшего времени. Она пишет в настоящем времени и использует множество диалогов, по-видимому, для того, чтобы сделать сцены яркими для читателя. Ее истории остроумны, но им не хватает психологической утонченности. Поскольку она намерена доказать свою точку зрения, она преувеличивает, приукрашивает, гипертрофирует. Таким образом, для истории жизни этой книге не хватает правдоподобия. В ней слишком много пафоса. Например, когда ее родители проявляют приязнь к другой девушке, Северин жалеет своего одинокое детское «я» в следующих словах:

Они [ее родители] не чувствовали, насколько их собственное дитя нуждалось в этих проявлениях чувств, подобных музыке, свету и теплу. Быть вынужденной прижиматься щекой к спинке кресла, чтобы создать иллюзию ласки, шептать самой себе добрые слова, которые слышала по отношению к другим детям, измененным голосом, чтобы получше обмануть себя, мечтать день и ночь о нежной радостной близости, избавленной от формальности, строгости — и увидеть, как обнимают, лелеют и балуют другую девушку!4

Хотя рассказчица «Лин» немного раздражает, трудно не сочувствовать ребенку, ее образцовой истории умного, независимо мыслящего единственного ребенка, задыхающегося под гнетом властных и нечутких родителей. Ее детство кажется поистине несчастным. Родители позволяли себе читать ее переписку. Они конфискуют ее дневник, а потом допрашивают по поводу его содержания. Подытоживает ситуацию сцена с отцом, когда Лин одиннадцать лет. В своем дневнике она написала: «Какая женщина не приняла бы смерть при условии, что ее любили, как Джульетту?» Ее отец пытается выяснить детали. Она всхлипывает: «Я хочу жить! Я хочу жить!.. видеть лес, солнце, дышать, петь! — Я хочу жить!»5

Автор другой французской автобиографии детства, вышедшей в 1920‑х, — плодовитая писательница Жип. Она начинает свои «Воспоминания маленькой девочки», которые написала в возрасте семидесяти четырех лет, с классических женских оправданий. Уже в посвящении книги (Филиппу Барресу — сыну ее большого друга) Жип дает понять, что пишет воспоминания о своем детстве, которые, по ее словам, вряд ли интересны кому-то, кроме нее самой, по просьбе друга, а именно отца Филиппа, Мориса Барреса. Остальные повествовательные ходы в начале книги также являются классическими. Она поднимает тему памяти в манере, демонстрирующей, что она не знакома с новейшими идеями психоанализа: она уверяет, что невероятно хорошо помнит события прошлого, хотя и не по порядку. Свою историю она начинает со слов «Я родилась». Она пишет, что родилась 15 августа 1849 года в Бретани (куда ее, по всей видимости, в младенчестве отправили к кормилице, как это было принято). В действительности, согласно свидетельству о рождении, она родилась 16 августа 1849 года, но она тем не менее утверждает здесь и на протяжении всей своей жизни, что родилась 15 августа, как и ее кумир Наполеон Бонапарт6.

На более позднем этапе повествования Жип много рассказывает о своей семье, включая развод ее родителей, когда ей был один год. Тем не менее первоначально она придерживается собственных воспоминаний о детстве и изо всех сил старается изобразить события именно так, как она их воспринимала тогда. Важный поворотный момент произошел, когда ей было два с половиной — три года: ее перевезли из Бретани в Нанси (Лотарингия), где располагался довольно большой гарнизон, там жили ее родственники (мать и бабушка и дедушка по материнской линии) и там она провела последующие детские годы. Первые воспоминания касаются старой бретонской няньки и другой няньки, которая сопровождала ее в Лотарингию. Жип пытается передать ощущение неясности ее детских воспоминаний и свое детское видение мира. Так, она пишет, что ее поместили в «коробку», после этого она обнаружила рядом человека с белокурыми усами и даму с красивыми руками (ее бабушка и дедушка), персону, настаивавшую на том, чтобы ее называли petite mere [мамулечка] вместо maman, а также ее представили милой Жанетте — ее новой горничной. Попытка автора сохранить точку зрения ребенка странно сочетается с ее склонностью писать диалоги. И хотя передача воспоминаний в виде