Дальше последовали указания по делу и разъяснение замысла: «… неприятель не может повести решительную атаку на северные укрепления, имея у себя на фланге и в тылу нашу армию».

Нахимову князь поставил задачу готовить к обороне Южную сторону. Адмиральский «бунт на корабле» был подавлен, даже не начавшись. А главное, отныне вся ответственность за падение или не падение Севастополя ложилась на морские эполеты. Меншиков имел возможность оправдаться перед императором: а что ж я могу сделать, ежели мои лучшие адмиралы мои приказы открыто саботируют?

С Моллером ситуация, конечно, анекдотичная. Тут уж никто не стал более убедительным, нежели Ден: «… Ф.Ф. Моллер командовал дивизией, расположенной уже несколько лет в Крыму, и потому случайно очутился начальником Севастопольского гарнизона, к чему не имел ни малейшего призвания. Фигура его напоминала тех, о ком император Павел говорил, что они, как наводящие уныние, не должны быть терпимы. Я его помнил еще командиром л.-гв. Павловского полка, в котором он приобрел известную всей гвардии весьма не лестную репутацию…». Корнилов откровенно презирает Моллера, «…нашего главнокомандующего, моего нового Морица[10] Борисовича».

Кептен (впоследствии — адмирал) С. Лушингтон. В Крыму — командир английской Морской бригады. Рисунок конца XIX в.

Меншиков хитер и точно чувствует адмирала с его самолюбием: знает, что тот никогда не станет подчиняться Моллеру, но и Севастополь не бросит, а значит, все взвалит на себя. Такому смело поручай самый главный участок — он умрет, но, чести ради, сделает все. Недаром Тотлебен ценил в Корнилове не стратега, не тактика, не моряка или сухопутного командира — организатора: «…Пока жив адмирал Корнилов. человек умный и энергичный, и он не будет тяжело ранен, Севастополь не будет взят».

Теперь на шахматной доске все фигуры были расставлены, и можно было начинать новую партию. Тем более что русские в этот раз играли белыми.

Для обстрела Северной стороны и затопления ставились на позицию 10 кораблей. В 12 часов 30 минут по сигналу с флагманского корабля «Великий князь Константин» на него были доставлены по 2 буйка с грузами, которыми начали отмечать места расположения кораблей согласно новой диспозиции. После утверждения ее Менши- ковым, Корнилов отдал приказ по эскадре, которым определялись дальнейшие действия всех кораблей, батарей и команд.

В 16 часов корабли стали выходить на свои места. С «приговоренных» на Екатерининскую пристань и в Адмиралтейство свозились пушки, боезапас, имущество.

Когда всем стало ясно, что решение о заграждении бухты окончательно принято, командиры, все еще надеясь на отмену данного им приказания, неохотно приступили к его исполнению: приказ есть приказ.

Биограф адмирала Нахимова Ю. Давыдов приводит воспоминания офицера одного из этих кораблей: «Адмирал Новосильский и командир корабля капитан 1-го ранга Кутров отправились на вельботе на берег, чтобы принять участие в совещании. На корабле у нас общее внимание обращено на Графскую пристань, у которой вельбот адмирала. Сигнальщик не отрывает глаз от трубы. Вдруг раздается зычный голос: “Отваливает”. Адмирал с командиром возвращаются на корабль. Все офицеры по старшинству становятся во фронт; они, видимо, стараются казаться спокойными, бодрыми, но лихорадочный блеск глаз выдает их душевное настроение. Вызван караул с музыкой; при звуке встречного марша адмирал спускается с площадки трапа на палубу; приняв рапорт старшего офицера, он машет рукой, музыка умолкает; выражение его лица грустно; не менее грустно и выражение лица командира, слезинки пробиваются из учащенно мигающих ресниц.

Господа, — обращаясь к офицерам, сказал адмирал, — я вам, к великому моему прискорбию, привез печальную весть: мы должны будем расстаться со своим кораблем, он попал в список судов, назначенных к затоплению на фарватере.

После этих слов наступило гробовое молчание. Когда адмирал спустился вниз, офицеры окружили командира; здесь уже не было начальника и подчиненных; общее горе сблизило людей. Но в эту тяжелую минуту каждый сознавал, что ему предстоит трудная, непривычная, но вместе с тем славная служба — защищать с берега свой любимый порт».

С раннего утра 10 августа корабли, предназначенные к затоплению, находились на рейде в готовности к открытию огня: опасались атаки союзников. В 18.00 подтвердили приказ о затоплении: вероятность атаки союзного флота до скорого наступления темноты становилась маловероятной. К затоплению решили приступить в полночь, чтобы к рассвету вход в бухту оказался закрытым.

11 сентября 1854 г. на рассвете между Константиновской и Александровской батареей были затоплены первыми: «Силистрия», «Варна», «Уриил», «Селафаил», «Гавриил». В 8 утра ушли на дно фрегаты «Флора», «Сизополь».

Последний корабль, 120-пушечный «Три Святителя» умирать не хотел, пусть и доблестно. Пришлось добивать. Пароход «Громоносец» сделав 27 орудийных выстрелов, прервал агонию синопского ветерана. Из вахтенного журнала линейного корабля «Три святителя»: «Часы: 1 Ветры: SW. Ветер тихий, ясно. В 1 час корабль “Три святителя” пошел ко дну с орудиями, рангоутом, порохом и морскою провизией».

Это был психологический край. Стоявшие на берегу матросы зарыдали. Нам не дано узнать, что творилось в их душах, но, наверное, смерть кораблей, дала им те силы, которые позволили почти год держаться на бастионах. Понять их слезы мы можем: корабли погибли с пользой — но ни один из них не был потоплен в бою.

11 сентября 1854 г. адмирал Корнилов докладывает Меншикову, который в этот день еще остается в Севастополе, вероятно желая лично убедиться, что приказ его будет выполнен беспрекословно: «Имею честь донести до вашей Светлости, что корабли “Три святителя”, “Уриил“, “Селафаил”, “Варна”, “Силистрия” и фрегаты “Флора” и “Сизополь” согласно приказанию Вашему затоплены на здешнем фарватере. Подлинный подписал генерал-адъютант Корнилов».

С некоторых кораблей не успели убрать не только орудия, но и запасы снарядов и пороха. Кроме боезапаса море поглотило провизию, койки. Даже офицерская посуда, гордость кают-компаний, пошла ко дну вместе с судами. Когда в 1856–1857 гг. после завершения боевых действий начали подготовительные работы по подъем)' затопленных кораблей, то обнаружили, что все дно усеяно якорями, пушками, цистернами и другим имуществом.

Отнести это на счет неразберихи, безалаберности, или, тем более, паники исполнителей — неправильно. Для того чтобы снять все означенное, а особенно вооружение и боезапас с борта кораблей, находящихся в полной готовности к бою и выходу в море нужны не одни сутки, а много больше времени. Потому правильнее употреблять термин не «успели снять ввиду сложившейся обстановки», нежели «забыли снять по причине охватившей всех паники и хаоса», как утверждают некоторые очевидцы (Чаплинский, например). Если бы забыли, то в вахтенном журнале не писали, а молчали бы тихонько…