Я рада, что мы возвращаемся домой. Но мне не по себе от мысли, что Рома водил сюда свою шлюху. И трахал ее на нашей постели.

— Максим, да хватит тебе, — Олеся цокает языком.

— Предательница… — обиженно дуется Макс.

Я так не считаю. Рома — отец. И он хороший отец!

Когда наши дети были маленькими, он заботился о них наравне со мной. Не просто помогал, а брал на себя ответственность. Мыл, кормил, переодевал, гулял. Давал мне время отдохнуть и прийти в себя, переключиться с материнства на спорт и развитие своего бренда.

Он был нежным, ласковым и трепетным с нашими младенцами.

И я сама себе завидовала тогда, что у моих малышей такой папочка. И на протяжении всей жизни Олеси и Макса Рома был для них поддержкой, опорой и ориентиром.

— Я просто скучала по папе, ясно? — Олеська резко останавливается, пакет падает из ее рук. — Если вы такие железные, то я за вас рада! А вот я не такая! И да, я хочу общаться с папой! И это не из-за сумки, как ты теперь думаешь, Максим!

Мой сын замирает, оторопев от шока, внимательно смотрит на сестру. А у Олеси текут слезы по щекам.

Ее честная реакция просто обескураживает.

— Милая, — шепчу я, поставив пакеты и переноску с Томасом на землю.

Прижимаю дочку к себе, а сердце кровью обливается.

— Все словно о нас забыли! Одна лишь бабушка с нами постоянно говорит и говорит про папу. А ты, мам? Из тебя слова не вытянешь! — с надрывом стонет Олеся в моих руках.

— Я просто… — слов не нахожу.

Я и сама тоскую по прошлому.

— Ты сама не знаешь, чего хочешь! Сплетничаешь с тетей Миланой, а не со мной! И я понимаю, что ты меня ребенком считаешь, мама, думаешь, я маленькая. Не пойму ничего, да?

Я и правда давно честно и откровенно не говорила с детьми. И они понятия не имеют, что происходит в моей душе. Они не знают о моих надеждах на светлое будущее, не знают о моей боли.

Я отдалилась от Олеси и Макса.

Разрываясь от неоправдавшихся надежд, я забыла, что в первую очередь я — мама.

И вместо того, чтобы честно и откровенно говорить обо всем с детьми, я закрыла рот и душу на сто замков.

— Я тоже скучаю по папе, Олеся. И мне тяжело! — всхлипываю я.

Макс стоит в стороне и молча наблюдает за происходящем. В его глазах застыло что-то тоскливое, нежное, светлое.

— Поговори ты с ним нормально! Он тебя любит! — протяжно стонет Олеся.

Любит…

О какой любви речь, если он со своей Настей просто с ума сошел! Помешался на ней. Она его словно приворожила.

Куда бы я не пришла, всюду застаю пока еще моего мужа с этой овцой. А теперь она еще и беременная от него, получается. Мне же не померещился тогда тест с двумя полосками на рабочем столе Ромы.

— Мам, папа для тебя даже сюрприз приготовил! — вкрадчиво шепчет Олеся, словно выдает мне сокровенную тайну.

— Какой сюрприз?

— Вот сейчас до дома дойдем, и ты сама все увидишь!

Прикусываю губу, а внутри начинает играть любопытство.

Рома сюрпризами всегда умел удивлять. И попадал мне в самое сердце, обволакивая его густой и липкой нежностью.

Только как мне теперь реагировать на его сюрпризы и подарки? Он же с Настей…

Или я чего-то не понимаю?

Аграфена Григорьевна тоже постоянно твердит, что Рома любит меня и хочет вернуть. Но стоит мне сделать шаг к нему, как я натыкаюсь на скалы и разбиваюсь вдребезги.

Сначала вместо извинений и оправданий, которых я так ждала, он попросил меня отложить развод ради его крупной сделки.

Затем я встретила Рому с Настей в ресторане, когда они мило сидели при мерцающих свечах и ворковали.

Потом нашла женскую сережку возле нашей супружеской постели.

И добила меня окончательно сцена в кабинете моего мужа, когда эти двое любовничков вместе летели с кресла в порыве бурной страсти.

Все указывает на то, что моему мужу на меня глубоко пофиг и он уже определился, с кем хочет дальше идти по жизни.

Но когда я прохожу домой и поднимаюсь в нашу с Ромой спальню, то на кровати обнаруживаю большую белую коробку, перевязанную синей лентой.

Недоверчиво смотрю на нее, будто вместо подарка из коробки сейчас выпрыгнет полуголая любовница мужа и посмеется, какая я наивная идиотка.

Когда тяну нежную атласную ленту, руки прошибает дрожью. Медленно и осторожно снимаю крышку, стенки коробки распадаются в стороны, и я замираю.

Стук сердца ощущаю даже в горле.

Рома положил сюда много вещей.

Присаживаюсь на край кровати, открываю конверт и поджимаю губы.

«Дашенька! Сейчас, когда ты не со мной, я часто вспоминаю прошлое. Особенно нашу первую встречу и наш медовый месяц. Хотя с тобой вся моя жизнь была похожа на медовый месяц. Я лишился тебя, и вместо с тобой лишился сердца…»

Прикусываю кончик языка, а по предплечьям скользят подлые мурашки.

Только мой романтичный муж мог такое написать. Искренне. Вложив в каждую букву тепло.

«Ты помнишь, как мы вместе ездили к морю? Я помню каждую мелочь. Твои сгоревшие плечи, которые я заботливо мазал сметаной, твое светлое платье с ромашками, запах твоего тела. Я собрал для тебя коробку воспоминаний…»

Отрываюсь от письма и перевожу взгляд на вещи, лежащие прямо передо мной.

Рома постарался.

Он нашел платье, похожее на то, которое я носила восемнадцать лет назад. Белое, с россыпью мелких ромашек.

Беру его в руки, чтобы рассмотреть получше и ощущаю нежный запах. Цветочный, едва уловимый. Подношу легкую ткань к лицу и глубоко вдыхаю носом.

Тот самый запах… мои духи.

У меня мурашки бегут по предплечьям, и меня просто уносит в нашу молодость. Слышу крики чаек и шум побережья. А когда закрываю глаза, то как наяву вижу лицо моего молодого супруга со смеющимся блеском в расширенных зрачках и бесподобной улыбкой.

В коробке также нахожу банку сметаны с наклеенным на крышку стикером и надписью: «Буду рад, если когда-нибудь позовешь меня на сырники. Рома». И рядом еще нарисованное наскоро сердечко.

Те самые духи Рома тоже отыскал.

А я думала, что их уже не производят!

«Я знаю, что причинил тебе боль. И мне искренне жаль, что все получилось именно так. Сейчас мое самое большое желание — вернуть тебя себе. Снова сделать своей женщиной.

Ты — моя первая любовь, Даша.

Моя первая и единственная.»