Все остальное меркнет, когда он не двигается, и все, о чем я могу думать, это очевидное. Он мертв.

Горе сдавливает мне горло и сдавливает легкие, и я не могу дышать.

Я отступаю, не зная, куда иду, а затем бегу, не зная, куда идти.

Я направляюсь к входной двери, которую видела по пути вниз, слезы льются из моих глаз, и я выбегаю на улицу.

Я бегу под дождь, который падает с неба и сливается с моими слезами. Я бегу, пока не вижу песок, а затем спотыкаюсь обо что-то и падаю в грязь.

Я не замечаю тяжелого звука шагов позади себя, пока не оказываюсь на земле и не вижу Тристана, бегущего ко мне.

Понимая, что у меня неприятности, раз я выбежала на улицу, я пытаюсь отступить от него, но продолжаю скользить в грязи.

Он хватает меня и тянет к себе, но я пытаюсь сопротивляться.

— Отпусти меня, чудовище, ты убил его! Ты убил Сашу, — кричу я. — Я тебя ненавижу. Я так тебя ненавижу. Отпусти меня.

Слезы текут сильнее, когда он крепче обнимает меня за талию, и я искренне верю, что это все для меня. Сейчас он меня убьет.

Однако меня охватывает шок, когда он обнимает меня, заключая в кокон своей груди, чтобы удержать.

— Саша жив, — говорит он мне на ухо. Эти слова — единственное, что останавливает меня от того, чтобы наброситься на него.

— Он жив, Изабелла. Мне жаль.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, когда он обхватывает мое лицо, и я ищу его глаза. Вот тогда я вижу его. Настоящего его. Человека из парка, который проявил ко мне сострадание.

— Мне жаль, — повторяет он с еще большим жаром, и его тон успокаивает мое колотящееся сердце.

— Я не знаю, где мой отец, Тристан. Ты должен мне поверить. Я не знаю, где он. Если бы я знала, я обещаю, что сказала бы тебе.

Он пристально смотрит на меня, и когда он кивает, в моем сердце загорается надежда.

— Я тебе верю, — отвечает он.

Глава двадцатая

Тристан

Небо все еще темное после бури.

Дождь все еще идет, но уже не такой сильный, как раньше.

Я сидел на веранде снаружи своей комнаты последние несколько часов, наблюдая за дождем, размышляя о своих действиях сегодня. Сейчас уже почти ночь, и я чувствую себя не лучше, чем раньше, когда занял свой пост в этом кресле.

Я не уверен, достаточно ли сказать, что мне стыдно за себя. Стыд не совсем описывает то, что я чувствую.

Я могу быть таким же бессердечным, как очередной гангстер, который должен делать то, что ему нужно, чтобы выполнить работу, но нет слов, чтобы описать, как я обращался с Изабеллой. Это становится еще хуже, когда я думаю о том, что она женщина, к которой у меня есть чувства.

Я могу честно сказать, что и Алиссе, и Па было бы стыдно за меня, если бы они были здесь сегодня и увидели, как я себя веду. Думаю, они оба бы нахмурились на меня с того момента, как у меня возникла идея пытать Сашу, чтобы заставить Изабеллу говорить. Я знал, что она возненавидит меня, и мне было все равно. Я знал, что есть шанс, что Саша умрет от пыток, и мне придется заставить ее смотреть, но мне было все равно.

Этот гребаный зверь поднял свою уродливую голову в моей душе, и все, о чем я заботился, это получить необходимую мне информацию. Несмотря ни на что.

Что, черт возьми, со мной случилось?

В какой момент я действительно потерял свою душу и зашел так далеко за пределы разумного, что потерял и свою человечность?

С тобой может случиться дерьмо, которое серьезно тебя подставит, но наступает момент, когда тебе приходится подвести итоги своего внутреннего желания, привлечь их к ответственности за то зло, которое они тебе причинили. Это тот момент, когда ты либо позволяешь мести поглотить тебя и теряешь себя, либо становишься хозяином своих страстей.

Вот в чем разница между человеком, ищущим справедливости, и бездумным убийцей, потерявшим душу.

Хотя я чувствую, что нахожусь между двумя состояниями, я знаю, что верю Изабелле.

Я думаю, она не знает, где ее отец.

Думаю, какая-то часть меня всегда так думала, но не хотела рисковать.

Я действительно понял это с той секунды, когда она посмотрела на Сашу, и ужас наполнил ее лицо. Я понял тогда, что она не знает, где ее отец. А если бы знала, то в тот момент отдала бы свою душу, чтобы спасти его от смерти.

То, что вывело меня из тени и разожгло во мне искру человечности, было ее словами, ее мольбы. Она не верила, что я зашел слишком далеко, чтобы быть хуже ее отца.

Я видел, как выглядел Доминик. Как оболочка. Он выглядел как чертова оболочка, когда мы наблюдали, как человека, который не заслуживал пыток, использовали в качестве пешки.

Мы не хорошие люди. Мы даже близко не приравниваемся к законопослушным гражданам. Большинство называет нас безжалостными, но мы никогда не были бессердечными, беспощадными людьми, которые убивают и пытают бездумно.

Возможно, я уже на грани того, чтобы стать таким, но часть моего сердца цепляется за того человека, которым я был раньше.

Однако я не уверен, смогу ли я снова стать тем человеком, которым я был, и хочу ли я этого.

Я продолжаю теряться в пейзаже передо мной, пока работаю над своими мыслями. Вид отсюда — прекрасное море, катящееся к берегу, украшающее белый песчаный пляж. Он также прекрасен в темноте, как и при ярком солнечном свете.

Именно этот вид убедил меня купить остров. Сегодня он выглядит совсем не так, как восемь лет назад. Тогда это был просто дом и участок земли вокруг. По сравнению с большинством островов он выглядел просто, но это было одной из вещей, которые мне в нем нравились.

Для меня это была tabula rasa. Чистый лист. Это место было идеальным для того, чтобы заниматься своими делами.

Я был другим человеком тогда. Я и не подозревал, что, когда мы с Алиссой бродили по территории, говоря о наших мечтах, я потеряю ее. Я и не подозревал, что потеряю и Па, и Андреаса.

Человек, которым я был тогда, был изобретательным и креативным. Он все еще надеялся, что сможет жить за пределами