— Греби осторожнее, — шепнул старик Рафу. — Это коварная тишина. Не слышно нигде ни звука, кроме плеска воды.

— Да, ни один лист не шелохнется, — отвечал Раф также тихо.

— Почему же нет ни бизонов, ни оленей, которых мы видели в лесах? — продолжал чуть слышно Вильямс. — Где же они? В это время дня я их всегда видел у водопоя! Это дурной знак!

Охотники подплыли к первым за их скалистым жилищем бобровым постройкам. Старик кивнул головой.

— Они не зашли еще так далеко, — сказал старик, и все его лицо засияло радостью. — Может быть, я и ошибся. Дай-то Бог!

Пирога держалась посреди потока. В этом месте он был довольно узок, так что стрела индейца легко могла перелететь с одного берега на другой. Охотники неслышно говорили между собой. Пирога летела по волнам, как птица по воздуху. Раф так тихо опускал весло, что даже Джек Вильямс не мог этого расслышать. Все бобровые капканы были на местах, с пойманными бобрами. Это успокоило старика.

Вдруг на левом берегу с тревожным криком поднялась стая попугаев. Она перелетела со степного берега на лесистый.

— Они близко! — промолвил тихо Джек Вильямс. — Поверни пирогу и греби против течения.

В эту минуту раздался оглушительный крик, похожий на раскаты грома, и на левом берегу показалась целая толпа индейцев. Все готовы были стрелять из своих громадных луков.

— Вот они, злодеи! — вскрикнул Вильямс, но остался вполне спокоен. На выдающейся скале показался старый вождь и знаком приказал лодке остановиться.

— Это Теа-ут-вэ! — полушепотом сказал Вильямс. — Я его видел в Сент-Луи. Нам придется сдаться.

— Знаете ли вы язык черноногих? — спросил Раф.

— Знаю настолько, что они меня поймут. — отвечал Вильямс.

Раф повернул пирогу к берегу. В воздухе просвистела стрела, и Вильямс, даже не вскрикнув, упал мертвый в реку. Стрела попала ему прямо в сердце. Раф вскрикнул от ужаса и отчаяния. Он наклонился, чтобы поддержать падающего друга; лодка перевернулась, и Раф тоже упал в воду.

В это время Теа-ут-вэ кричал и бесновался: как смел его подданный поступить так противозаконно! Как он смел умертвить врага, который готов был сдаться! Убийца Вильямса был молодой человек, колдун племени или пиан. С яростью замахнулся Теа-ут-вэ своим томагавком над головой преступника и готов был размозжить ее. Только просьбы всего племени остановили его. Вождь смиловался и приказал заковать его в цепи. Приказание было тотчас же исполнено.

Раф отлично плавал и нырял, поэтому ему легко было спастись. Он хотел вернуться назад и отыскать Вильямса — он думал, что старик не убит, а только ранен. Но прежде чем он успел исполнить свое намерение и высунул голову, чтобы подышать воздухом, он увидел трех индейцев, которые гнались за ним. Он стал защищаться прикладом ружья и ножом, но трое были сильнее одного. Индейцы схватили его, вытащили на берег и привели к Теа-ут-вэ. Тот еще не успокоился от гнева на преступника. Он сердито и пристально взглянул на Рафа; белый не опустил глаз, не дрогнул под яростным взглядом своего врага.

Так прошло несколько минут. Выражение лица вождя смягчилось, казалось, он готов был пощадить Рафа.

— Зачем ты бежал? — спросил он на ломаном английском языке.

— Вы убили моего отца, когда он уже готов был сдаться, — отвечал Раф твердым голосом.

Дикарь с яростью взглянул на колдуна.

— Видишь, что ты наделал! — вскрикнул он по-индейски. — Этот бледнолицый смеет упрекать меня за твои дела! Ты ответишь мне за это!

С этими словами Теа-ут-вэ вошел в свой вигвам; подчиненные ему вожди пошли за ним. Никто из дикарей, окружавших Рафа, не двинулся с места. Они со зверской радостью смотрели на него, не спуская глаз. Раф мысленно молился и вручал свою судьбу Богу. Он знал, что малейшее выражение горя или страха на его лице дикари сочтут за слабость и будут рады его страданию. Он собрал все свои силы, поднял голову и гордо посмотрел на толпу.

Индейцы привязали его к толстому клену за руки и за ноги, так что он не мог шевельнуться. Веревки впивались в его нежное тело, ноги и руки затекли; он страдал ужасно и физически и нравственно, но ни один мускул не дрогнул на лице, которое, казалось, не выражало никакого чувства.

Кругом стояло тридцать или сорок вигвамов из буйволовых кож. За ними пасся табун лошадей. У всех были связаны передние ноги. Индейцы сидели вокруг Рафа на корточках так неподвижно, что казалось, были выточены из дерева. У всех были красивые, подвижные, выразительные лица. На индейцах были надеты короткие юбки из оленьей кожи и на плечах плащи из кожи бизона. Талии стягивали кожаные пояса, на которых висели скальпы, снятые с голов убитых врагов.

Скальпом называются волосы, снятые вместе с кожей с головы убитого врага, в знак победы над ним. Скальпируют индейцы небольшим ножом и скальп привешивают к поясу. Чем больше у дикаря скальпов, тем с большим уважением смотрит на него все племя.

За спиной индейцы носили колчаны со стрелами. В левой руке они держали лук, в правой — длинное копье, на верхнем конце которого висел кошелек с «зельем». Кто подумает, что в кошельке хранились лекарства от болезней, тот очень ошибется. Словом «зелье» или «снадобье» индейцы называют амулетку или таинственное волшебное средство против всевозможных неудач и несчастий. Он носит амулетку против всевозможных несчастий, болезней и думает, что маленький раскрашенный мешочек может его от всего этого предохранить. Это его главная драгоценность. Потерять ее — значит потерять все. Если в битве отнимут у него волшебный кошелек или «снадобье», то на нем до тех пор лежит проклятие, пока он не отнимет обратно в битве у врага «снадобье», или не снимет с него скальп. Получение «зелья» считается одним из важнейших событий в жизни дикаря и происходит, когда мальчику исполняется тринадцать лет. С этого возраста он считается взрослым и должен участвовать в битвах и походах. Перед этим он уходит в пустыню, ни с кем не входит в сношения, постится и молится Великому