Мюриэл и Мэйкон выгуливали Эдварда на Демпси-роуд, надеясь встретить велосипедиста. Мюриэл держала поводок. Если появится велосипедист, сказала она, и Эдвард на него кинется или хотя бы пикнет, она так его одернет, мало не покажется. Об этом она предупредила в самом начале прогулки. Мол, не фордыбачьте, все это во благо собаке. Мэйкон надеялся, что в критическую минуту не забудет ее наставление.

Была пятница после Дня благодарения, с утра город присыпало снежком, но морозец не случился, и пороша превратилась в слякоть. Небо, казалось, начинается в двух футах над головой.

– Одна больная, миссис Бримм, – рассказывала Мюриэл, – ко мне прониклась. Кроме тебя, говорит, никто мне слова не скажет. А я к ней приходила и рассказывала об Александре. Что врачи говорят, будто шансов у него немного, некоторые даже удивляются, что я еще на что-то надеюсь, когда у ребенка хворь на хвори. Рассказывала о Нормане, как он себя ведет. Прям словно повесть в журнале, говорила миссис Бримм. Когда ее выписали, она звала меня к себе домработницей, но из-за Александра я отказалась.

В конце улицы показался велосипедист – девушка в куртке, из-под которой выглядывала униформа «Баскин Роббинс». Эдвард навострил уши.

– Держитесь так, точно мы не ждем никаких неприятностей, – сказала Мюриэл. – Шагайте себе, даже не смотрите на него.

Девушка, худышка с маленьким серьезным лицом, катила им навстречу. Когда они поравнялись, от нее явственно пахнуло шоколадным мороженым. Эдвард принюхался, но с шагу не сбился.

– Ай, молодец! – похвалил его Мэйкон.

Мюриэл лишь прищелкнула языком. Казалось, примерное поведение пса она воспринимает как должное.

– И вот наконец-то Александра отпустили домой. Он ни капельки не подрос. Весь морщинистый, как старичок. Плачет – будто котенок мяукает. Сражался за каждый вдох. А от Нормана никакой помощи. Я думаю, он ревновал. Бывало, соберусь я что-нибудь сделать, ну там бутылочку подогреть или еще что, а Норман весь так набычится и спрашивает: куда ты? не досмотришь программу, что ли? Я над кроваткой нависла, гляжу, как сынок старается продышаться, а Норман кричит: иди скорее, реклама заканчивается! А потом в один прекрасный день приходит его мамаша и заявляет, что ребенка я нагуляла на стороне.

– Что? Ничего себе! – оторопел Мэйкон.

– Представляете? Стоит вся такая собой довольная. Как так не его ребенок, говорю, чей же он тогда? А вот это, говорит, мне неведомо, да ты и сама вряд ли знаешь. Но вот что я тебе скажу: если не дашь развод и не откажешься от алиментов, я лично приведу в суд всех твоих хахалей, и они под присягой подтвердят, что ты шлюха и ребенок мог быть от любого из них. Но уж точно не от Нормана. Норман-то был прелестный малыш. Вот. Я дождалась Нормана с работы и говорю: знаешь, что мамаша твоя заявила? И по лицу его вижу – знает. Я поняла, что за моей спиной она уже бог знает сколько капает ему на мозги. Норман, говорю, а он мотается по комнате и молчит. Она врет, говорю, это неправда, я порвала со всеми, когда встретила тебя. Все это в прошлом. А он мне: уж не знаю, что и думать. Поверь, говорю. А он – не знаю, не знаю. Идет на кухню и начинает прилаживать оконную сетку, о которой я ему сто раз напоминала, что скособочилась. А ужин стынет на столе. Я приготовила ему особенный ужин. Я тоже иду в кухню и говорю: Норман, что было до тебя, быльем поросло. Ребенок твой и ничей больше. Он пихает сетку в раму, она не лезет, он другой стороной – никак, ободрал руку и вдруг расплакался, да как швырнет сетку в окно. На другой день притащилась его мамаша, помогла ему собрать вещички, и он меня бросил.

– Боже мой! – ахнул Мэйкон, словно знал Нормана лично.

– Стала я думать, как теперь быть. К своим, я знала, дороги нет. Позвонила я миссис Бримм, вам, спрашиваю, домработница еще нужна? Да, говорит, нужна, я тут одну взяла, но она бестолковая. Я, говорю, согласная работать за харчи и жилье, если позволите с собою взять малыша. Бери, говорит, будет чудесно. В ее маленьком доме нашлась комнатка для нас с Александром. Вот так вот удержалась я на плаву.

Они прошли уже несколько кварталов, но Мюриэл не предлагала повернуть обратно. Поводок она держала свободно, Эдвард трусил рядом, приноровившись к ее шагу.

– Я считаю, мне повезло, – сказала Мюриэл. – Если б не миссис Бримм, я не знаю, что бы я сделала. Работы было совсем немного. Чтоб в доме был порядок, чего-нибудь по малости сготовить, помочь, когда нужно. Она мучилась артритом, но все равно такой живчик! Не сказать, что я с ней нянькалась.

Мюриэл сбавила шаг, потом остановилась. Эдвард мученически вздохнул и сел у ее ноги.

– Интересно как получается, – сказала Мюриэл. – То время, что Александр был в больнице, казалось нескончаемым кошмаром, а сейчас я почти скучаю по тем дням. В смысле, вспоминаешь, и как-то уютно становится. Сплетничают нянечки на сестринском посту, рядками спят малыши… Стояла зима, я смотрела в окно и радовалась, что я в тепле и покое. Внизу к приемному отделению подъезжали машины «скорой помощи». Представляете, что подумал бы марсианин, если б вдруг приземлился у приемного покоя? Вот подлетает «скорая», навстречу выбегают санитары, распахивают дверцы, хватают носилки, тащат в больницу. Надо же, сказал бы марсианин, какая милая планета, какие добрые и отзывчивые существа! Ему же невдомек, что мы не всегда такие, что ради доброго дела нам надо… переступить через себя, что ли… Какие они душевные, эти создания, подумал бы марсианин. Вы согласны?

Она подняла взгляд на Мэйкона. В груди у него что-то екнуло. Захотелось что-нибудь сделать, как-то выразить понимание, и тогда он ее обнял и поцеловал в обветренные потрескавшиеся губы, хотя вовсе не собирался именно так выражать свое понимание. Кулак ее с намотанным поводком, зажатый между их телами, был точно камень. В ней было что-то требовательное, понуждающее. Мэйкон отстранился.

– Вот… – проговорил он.

Мюриэл все смотрела на него.

– Извините, – сказал Мэйкон.

Потом они развернулись и повели Эдварда домой.

Весь праздник Дэнни отрабатывал параллельную парковку: на матушкиной машине без устали туда-сюда маневрировал перед домом. Либерти под началом Розы пекла печенье. Для Сьюзан дела не нашлось, и Роза предложила Мэйкону, собиравшемуся в Филадельфию, взять племянницу в поездку.

– Отели и рестораны – вот и вся программа, – сказал Мэйкон. – И потом, я обернусь одним днем – на рассвете выеду, к ночи вернусь.

– Вдвоем-то веселее, – не унималась Роза.

Однако Сьюзан уснула, едва поезд тронулся, и, утонув в своем пуховике, спала всю дорогу, точно нахохлившаяся птичка. Из кармана ее торчал свернутый трубкой журнал о рок-музыке, который стал дорожным чтением Мэйкона. Он узнал, что группу «Полис» раздирают внутренние конфликты, что Дэвида Боуи беспокоит психическое расстройство, а с Билли Айдола чуть не сорвали его черную рубашку. Мэйкон понятия не имел, кто они такие, но жизнь их явно была нелегка. Свернув журнал трубкой, он сунул его обратно в карман пуховика.