обратно. За ним ухаживает доктор Андерби. Предстоит извлечь довольно много картечин, но доктор думает, что все обойдется, — ответил викарий.

— Надеюсь, что мнение доктора подтвердится. Если же нет — боюсь, на нас обрушится кровавая вендетта, — отозвался Зиллейби.

— У меня такое впечатление, что это уже случилось, — мрачно заявил мистер Либоди.

— Пока еще нет, — стоял на своем Зиллейби. — Для вендетты требуются две стороны — пока же агрессия исходит только от деревни.

— Уж не собираетесь ли вы отрицать тот факт, что Дети убили двух мальчиков Паули?

— Не собираюсь. Но это не агрессия. У меня ведь есть кое-какой опыт общения с Детьми. В первом случае их действия были автоматической реакцией — ударом на удар, — когда был ранен один из них. Во втором — самозащита. Не забывайте, что у Дэвида была двустволка, то есть один патрон в запасе.

В обоих случаях реакция Детей была слишком жесткой, я согласен, но по сути своей — это было ответное, а не преднамеренное убийство. Оба раза их спровоцировали, а вовсе не они выступили в роли агрессора. Если говорить по правде, то именно Дэвид Паули пытался совершить преднамеренное убийство.

— Если кто-то собьет вас машиной и вы убьете его за это, — воскликнул викарий, — это, я полагаю, и будет предумышленным убийством, которое, как мне кажется, можно рассматривать и как провокацию. Ведь Дэвид Паули был спровоцирован. Он ждал от закона правосудия, но, когда закон обманул его надежды, он взял отмщение в свои руки. Разве это предумышленное убийство? А не есть ли это попытка добиться справедливости?

— Единственно, что можно утверждать с полным основанием, — это то, что здесь не было правосудия, — твердо стоял на своем Зиллейби. — Тут была вендетта. Дэвид пытался убить одного из Детей, выбрав его наугад, за дело, совершенное коллективом. Что все эти инциденты показывают четко, мой дорогой викарий, так это то, что законы, разработанные одним видом существ для удобства этого вида, по своей природе исходят из возможностей, присущих данному виду, и, значит, против видов с другими характеристиками они применяться не могут.

Викарий уныло покачал головой.

— Не знаю, Зиллейби… Просто не знаю… Я в полной растерянности. Не уверен даже в том, можно ли вообще кого-либо обвинять в убийстве Детей.

Зиллейби вопросительно поднял брови.

— «И решил Господь, — цитировал мистер Либоди, — сотворить человека по образу и подобию своему». Хорошо. Но кто же тогда эти Дети? Кто они такие? «Образ» не означает лишь внешнее сходство, иначе любая статуя могла бы считаться человеком. Под этим словом подразумевается внутренний образ — дух, душа. Но вы доказали мне, и ваши доказательства были столь убедительны, что Дети не имеют индивидуальной души, что они обладают одной женской душой и одной мужской, причем каждая из них гораздо сильнее, чем мы можем себе представить, и каждая обитает в отдельных членах этих двух групп. Так что же они в таком случае? Они не могут быть тем, кого мы именуем человеком, так как их внутренний облик совершенно иной. С genus homo они сходны лишь внешне, но не по своей внутренней природе. И поскольку они принадлежат к другому роду, а убийство, по определению, есть уничтожение кого-то, принадлежащего к тому же роду, что и убийца, то может ли уничтожение одного из «них» одним из «нас» считаться убийством? По-видимому, нет.

Отсюда можно пойти и дальше. Поскольку они не попадают под запрет убийства, то каково должно быть наше отношение к ним? Сейчас мы дали им привилегии подлинного homo sapiens. Правы ли мы, поступая таким образом? Раз они относятся к совершенно другому роду, разве мы не имеем законного права, а может быть, даже и долга бороться с ними, чтобы защитить наш собственный род? В конце концов, если бы мы обнаружили, что нам угрожают опасные дикие животные, наш долг был бы очевиден. Не знаю… Я уже сказал вам, что я в полном смятении…

— Вы действительно растерялись, дорогой друг, — согласился Зиллейби. — Всего лишь несколько минут назад с жаром доказывали мне, что Дети убили обоих мальчиков Паули. Если рассматривать эти слова в свете ваших последних рассуждений, получается, что, когда они уничтожают нас, это предумышленное убийство, а когда их уничтожаем мы, это нечто совершенно иное. Любой юрист — гражданский или церковный, безразлично, — нашел бы такое утверждение этически несостоятельным.

Не могу полностью согласиться и с вашей аргументацией в отношении «сходства». Если ваш Бог есть Бог земной, тогда вы полностью правы, ибо, невзирая на существующую оппозицию этому взгляду, вряд ли сейчас можно отрицать, что Дети были каким-то путем внедрены к нам извне. Ведь ясно, что ниоткуда с Земли они появиться не могли. Но если, как я понимаю, ваш Бог является Богом Вселенной, Богом всех солнц и всех планет, тогда должен ли он иметь универсальный облик? Не будет ли невероятным тщеславием с нашей стороны полагать, что он может проявить себя только в форме, присущей лишь нашей весьма захудалой планете? Наши с вами подходы к данной проблеме могут, конечно, различаться, но…

Зиллейби замолчал, прерванный на середине фразы громкими голосами в холле, и вопросительно посмотрел на жену. Но прежде чем он или она успели встать, дверь внезапно распахнулась, и на пороге возникла миссис Брант. С взволнованным восклицанием «Извините!», обращенным к Зиллейби, она бросилась к мистеру Либоди и схватила его за рукав.

— О, сэр! Нельзя терять ни минуты, — говорила она, задыхаясь.

— Дорогая миссис Брант… — начал было он.

— Вам надо идти, сэр, — перебила она его. — Они все пошли в Грейндж! Они хотят его сжечь! Вам надо их остановить!

Мистер Либоди смотрел на нее в недоумении, а она все еще цеплялась за его рукав.

— Они уже пошли, — кричала она в отчаянии. — Вы должны остановить их, викарий! Должны! Они хотят сжечь Детей! Торопитесь! Пожалуйста, поторопитесь!

Мистер Либоди встал. Он повернулся к Анжеле Зиллейби.

— Извините меня. Думаю, мне следует… — начал он, но его извинения были прерваны миссис Брант, которая продолжала тянуть его к дверям.

— Кто-нибудь известил полицию? — спросил Зиллейби.

— Да… Нет… Не знаю… Полиция все равно не успеет… Ох, викарий, да не копайтесь же вы! — вопила миссис Брант, силой вытягивая его за порог.

Мы — четверо — обменялись взглядами. Анжела быстро пересекла комнату и закрыла дверь.

— Пойду-ка и я помогу ему, — сказал Бернард.

— Что ж, мы тоже можем пригодиться, — согласился Зиллейби, обернувшись, а я сделал движение, чтобы присоединиться к ним.

Анжела с решительным видом загородила дверь.

— Нет! — сказала она твердо. — Если ты хочешь быть полезным — вызови полицию.

— Это можешь сделать ты, дорогая, а