желанной женщиной.

Чмокаю спящую дочь в нос. Морщится, отворачивается от меня. Выхожу в прихожую, надеваю пальто и сапоги.

— Кристина. Ты куда в таком виде? Там сегодня морозно. Беречь себя нужно, — качает головой свекровь, выходя из ванной.

— Ничего, не замёрзну, — отмахиваюсь и покидаю квартиру под ее прищуренным взглядом. Нет, я не хочу никого надурить. Я, в принципе, не девчонка, чтобы скрываться. Но и вот так, в открытую, тоже пока не могу. Подумаю об этом завтра. А сегодня я просто проживаю еще один день терапии.

Спускаюсь вниз. Выхожу из подъезда. Замираю на секунду, глубоко вдыхая. Посматриваю на часы. Без десяти девять, а мой сумасшедший мальчик уже здесь. Машина затонирована, не вижу его. Иду к машине, а сердце замирает, как у школьницы на первом свидании, дух захватывает. Это состояние пьянит, будоражит. Давно ничего подобного не испытывала. Мне кажется, вообще никогда такого не испытывала, даже в юности. Были, конечно, парни… Но в тридцать это все ощущается, словно на каком-то другом уровне. Острее. Осознаннее.

Открываю дверцу, сажусь. Вдыхаю. Запах дурманит. Терпкий парфюм. Боже, как же пахнет этот мерзавец. Такой весь открытый, не скрывает ни одной эмоции. Красивый, молодой, наглый, необузданный.

Смотрит на меня так…

Молча тянется ко мне, перехватывая подбородок. Прикрываю его наглые губы ладонью, закрываю глаза, отрицательно качая головой.

— Не здесь. Поехали.

Отстраняется. Хмурится. Такой взрывной. Да понимаю я все. Ему, как мальчишке, хочется демонстрации отношений. А мне так нельзя. Заводит двигатель, трогается с места. Не смотрит на меня, дышит глубже. Наблюдаю, как сжимает руль. Руки у него сильные; массивные часы на металлическом браслете придают ему брутальности и мужественности. Откидываюсь на сиденье, прикрываю глаза. Господи, эти руки столько всего могут сделать со мной. Никогда не подозревала, что способна вот так плавиться в чьих-то руках. Каждое прикосновение, словно разряд тока.

Останавливается возле кафетерия, молча выходит, оставляя меня в машине. Не смотрит на меня. Такой злой мальчик. Не позволили ему поцелуй. Усмехаюсь. Даже не помню, чтобы мне с Юрой когда-то было так сладко.

Возвращается с двумя большими стаканчиками кофе и коробочкой.

Вручает мне стакан с кофе, опускает коробку на мои колени. Открываю. Маленькие рулетики с корицей. Запах обалденный. Съедаю один, еще тёплый рулетик, запивая кофе, блаженно прикрыв глаза. Вкусно, сладко.

Молчим.

Разговаривать совсем неохота. Мне очень комфортно с ним молчать. Беру один рулетик, подношу к губам Максима, секунда — и его настроение кардинально меняется, в глазах загорается огонь. Открывает рот, съедает выпечку, облизывая мои пальцы. Запивает кофе, хватает меня за лацканы пальто и целует. Грубо, собственнически, как будто что-то доказывает. Вторгаясь мне в рот, всасывает губы, лишает дыхания. Наш поцелуй со вкусом корицы и кофе. Долгий, обжигающий.

Отрывается, заглядывает мне в глаза.

— Доброе утро, — хрипло шепчет. — Я скучал.

— Какие планы? — интересуюсь я, стирая с его губ помаду. — Зарплата пришла. Мне в торговый центр надо.

— Без проблем. Но сначала съездим в больницу к очень хорошей женщине.

— Что за женщина?

— Люба, наша домработница, с давлением слегла. Она мне заменила бабушку. Я обещал ей познакомить вас. Совершенно не знаю, что нужно ей привезти, чем порадовать. Поможешь?

— Да, конечно, — киваю. Мне и отказать неудобно, поскольку близкий ему человек в больнице. И знакомиться… это что-то личное и уже очень серьезное.

Глава 28

Максим

Кристина выбирает для Любы что-то вроде пушистой шали. Красиво, тепло. Думаю, Любе понравится.

— Что она еще любит? — оглядывается на меня.

— А?

Да, я ее не слушаю, постоянно отвлекаясь на ноги в чёрном капроне и длинные, облегающие сапоги. Я озабоченный. Маньяком себя чувствую. Хочу эти ноги себе на плечи.

— Я спрашиваю, что любит Люба? — усмехается Кристина. — Чем увлекается?

— Сериалы она любит. Вяжет… готовит хорошо.

— Можно закачать на планшет много сериалов.

— Да нет. Ей у нас дома плохо стало. Отец поместил ее в хорошую клинику. Там и телевизор, и сериалы, и питание правильное.

— Ну тогда какой-нибудь крутой набор для вязания. Там пряжа хорошая, и… Если честно, я в этом ничего не понимаю. Рукоделие — не моё. Но, кажется, в этом центре есть подобный магазин. Пошли посмотрим.

Снова спокойная, идет вперед, а я, как верный пес, за ней. Как очень голодный пес, исхожу слюной.

Покупаем Любе какой-то очень крутой набор, как заявила продавщица. Еще каких-то сладостей в магазине правильного питания и едем в больницу.

Раздеваемся в гардеробе, надеваем бахилы, идём по коридору. Зачёт папочке — клиника, и правда, хорошая. Радует, что не поскупился. Люба много отдала нашей семье и всегда искренне переживала за меня и за маму. Она и здоровье потеряла, когда погибла мать и сестрёнка.

Кристина медлит. Я, определённо, тороплю события, но по-другому не могу. Мне не хочется оставить ей даже единого шанса на отступление.

Беру ее за руку, сжимаю теплую ладонь, стучу.

— Входите! — отзывается Люба. Заглядываю. Улыбается. — Проходи, Максимка.

Распахиваю дверь шире, втягиваю за собой Кристину.

— Здравствуйте, — кивает она, теряется, осматриваясь. Впервые вижу, как королева теряется и даже стесняется. Как девочка. Ммм, как вкусно. Какой вот, к черту, возраст? Девочка — всегда девочка, сколько бы ей лет ни было.

— Познакомься, Люба, это Кристина, — оставляю пакеты на тумбе, демонстративно притягиваю королеву за талию, целую в висок, обозначая статусы. Люба улыбается, рассматривая нас. Слишком пристально рассматривает. — А это моя Люба.

— Садитесь, нечего стоять, как на линейке, — Люба взмахивает в сторону кресел. Садимся.

— Мы тебе тут кое-что принесли.

— Да ну, это лишнее. Тут, как на курорте, все есть, — отмахивается женщина, а сама глаз с Кристины не сводит. Нет, это не оценка. Это любопытство. Ей интересно, кто та женщина, которая меня покорила.

— Ты как? — отвлекаю внимание от Кристины, ей неловко. Молчаливая.

— Да все хорошо уже. Кризис миновал. Чувствую себя нормально. Но Игорь Данилыч настаивает на обследовании.

— Правильно делает.

— Да ну зачем мне это обследование? Столько денег на меня здесь тратить. Я все про себя знаю. На пенсию меня списывают. Галина настаивает. Говорит мне: уже нельзя столько работать. Права она… наверное. Я уже не вписываюсь в новую жизнь.

— Это кто тебе такое сказал? Галина? — взрывает меня. Поднимаюсь с кресла, прохожусь по комнате. Меня бесит эта женщина. Слишком много ее стало в нашей жизни. Отец ей потакает и как-то стремительно впустил в личное пространство.

— Да я все понимаю. Не умею я готовить эти ваши новомодные блюда. Продукты не те заказываю. За горничными не слежу. Рассеянная. В общем,