Мы уже катили по 95-й дороге. Шоффлер лавировал в густом потоке машин в своём обычном стиле — настолько безрассудно и агрессивно, что я с трудом удерживался от инстинктивного движения к педали воображаемого тормоза. Детектив докурил сигарету до фильтра, раздавил окурок в переполненной пепельнице и щёлкнул крышкой.

Сигарета погасла не до конца, и скоро из щели в салон пополз едкий дым тлеющих фильтров. Через пару минут он снова открыл пепельницу и плеснул в дымящуюся массу остатки холодного кофе. Окурки зашипели, выбросив свежую волну невыносимой вони.

— Ароматерапия, — произнёс Шоффлер и, немного помолчав, добавил: — А вообще-то я на тебя не злюсь.

— Неужели?

— И знаешь почему? Да потому что ты прав.

Детектив бросил свою огромную машину в образовавшийся на краткий миг разрыв между автомобилями на левой полосе, вызвав этим манёвром шквал возмущённых гудков. В ответ на протест он высунул в окно руку с поднятым средним пальцем.

— Моя дочь утверждает, что во мне «слишком много инфантильности и не хватает зрелости». Моя зрелость проявляется в том, говорю я ей, что, не пытаясь остановить этих клоунов, я всего лишь показываю им палец.

Он порылся в нагрудном кармане рубашки, извлёк оттуда сигарету, зажёг её и сказал:

— Итак, матушка Сандлинг…

— Слушаю…

— Это очень похоже на дело Снайпера. Все утверждали, что этот самый Снайпер — белый и действует в одиночку. Белый. Белый. Белый. Белый парень в белом внедорожнике. Однако в ходе расследования некоторые ребята из окружного управления стали в этом сомневаться. И в первую очередь копы афро-американского происхождения. Допросив свидетелей и прослушав плёнку с записью голоса преступника, они пришли к выводу, что парень является их «братом». Кроме того, эти ребята определили, что Снайпер водит списанную полицейскую машину — либо синюю «форд-краун-викторию», либо «шевроле-каприз» с форсированным двигателем. В наших кругах такие машины называют «попробуй выкуси». Некоторые засранцы обожают возвращать их к жизни, чтобы поиздеваться над полицией, или просто потому, что эти крошки действительно способны развивать сумасшедшую скорость. Однако суть дела вовсе не в этом. Спрашивается, что мы слышали об этих сомнениях? Почему никто ни на одном брифинге не сказал ни слова о чёрном парне в синем седане, говорящем о себе «мы»? Ты что-нибудь слышал об этом?

Я отрицательно покачал головой.

Шоффлер сунул окурок в вонючую массу в пепельнице и сказал:

— И это произошло только потому, что графство Монтгомери привлекалось к суду за «расовую предвзятость».

— Ты шутишь.

— Теперь возьмём дело Сандлингов, — покачав головой, продолжил детектив. — Здесь мы имеем не один, а целых два иска. Джонс и я… мы заметили те сходства, на которые ты обратил внимание. Одним словом, Джонс попёрла на Корвалис. И знаешь, что из этого получилось? Если ты думаешь, что они нам помогли, то сильно ошибаешься. Нет. Они дали нам понять, чтобы мы проваливали.

— И послали Джонс куда подальше, несмотря на то что она агент ФБР?

— Нет, парни были сама вежливость. Сказали, что хотели бы нам помочь, но ничего не могут сделать.

— Но почему?

— Из-за судебного иска, который вчинила им Эмма Сандлинг за то, что дело велось, по её мнению, неправильно. Она обвинила полицию в неоправданной длительности своего пребывания под стражей, в нарушении законности во время расследования, в запугивании и во всём, что только смогла придумать. Кроме того, имеются иски в связи с её обвинением в якобы неправильном поведении и нездоровом образе жизни.

— А это что такое?

— По конституции этой страны все люди имеют равные права вне зависимости от расовой и этнической принадлежности, возраста и пола. Её юристы утверждают, что данное положение конституции распространяется как на образ жизни человека, так и на его классовую принадлежность.

— Выходит, речь идёт о нарушении конституции?

— Именно. С ума сойти! Тем не менее копы не верят Сандлинг и считают, что у неё рыльце в пушку. Так с какой же стати Сандлинг станет беседовать с нашей братией? Я имею в виду все правоохранительные органы. Копы считают, что за этим делом стоит именно она. Детей увели от неё, и прошло несколько месяцев, прежде чем она получила их назад из органов опеки. Это произошло только потому, что судья оказался большим либералом. Ревнитель прав человека решил, что проживать с детьми в палатке и оставлять их на целый день в библиотеке не значит нарушать права ребёнка. С нашей системой социального обеспечения и ростом безработицы, заявил он, у Сандлинг просто не было иного выхода. Одним словом, когда Джонс попыталась потолковать с мамой Эммой по телефону, из этого ничего не вышло.

— Сандлинг отказалась говорить?

— Точно. Сандлинг молчит, копы немы, адвокаты держат язык за зубами. Мы пробовали разговорить их всех.

— Ей известно о Кевине и Шоне?

Шоффлер слегка наклонил голову и, покосившись на меня, спросил:

— А ты как считаешь? Неужели думаешь, что она могла пройти мимо этого события? Ведь она обитает не на Марсе. Нет, похищение твоих парней повергло её в ужас. Кошмар, через который ей пришлось пройти, снова вернулся.

— Откуда тебе это известно?

— Мы провели встречу, в которой участвовали я, Джонс, Сандлинг и её адвокаты. Присутствие адвокатов, как ты понимаешь, оказалось чрезвычайно «полезным». Эти парни постоянно твердили, что она вовсе не обязана с нами разговаривать и ей не следует отвечать на тот или иной вопрос. Однако мы как следует навалились на бабу, пытаясь вызвать у неё чувство вины. «Два маленьких мальчика находятся в смертельной опасности, — твердили мы. — Возможно, ваши дети располагают сведениями, способными помочь расследованию, неужели вы, как мать…» Бла… бла… бла…

— Ну и что?

— Ничего. Мы потерпели полное фиаско. В итоге никто не знает, где она сейчас живёт и как теперь её зовут. Она хочет, чтобы так оставалось и впредь… что вполне объяснимо. Эмма боится, что мы допустим утечку информации и её дети снова окажутся на первых полосах газет. «Преступник может вернуться…» — твердила она, на что Джонс отвечала: «Не вернётся, если мы его схватим». Но мама Сандлинг осталась непреклонной, а её адвокат строго предупредил нас, чтобы мы не упоминали об этом в СМИ.

— Шутишь?

— Он не поленился позвонить шефу Джонс в ФБР и моему начальству… дабы подтвердить предупреждение.

Я слушал его в бессильной ярости. Я был смертельно зол на Сандлинг, на её адвокатов, на копов, на ФБР… Одним словом — на всех и вся. Но хуже всего было то, что я вдруг почувствовал внутреннюю опустошённость. Чтобы слегка приглушить это чувство, мне пришлось несколько раз глубоко вдохнуть.

— С тобой всё в порядке? — спросил Шоффлер.

Я в ответ лишь пожал плечами.

— Я могу сделать для тебя две вещи, — продолжил детектив. — Во-первых (хоть и сомневаюсь, что это принесёт тебе пользу), передам копию фоторобота, составленного со слов мальчишек. Джонс всё-таки сумела из них кое-что выудить. Я не имел права копировать набросок, но нарушил предписание. Картинка была опубликована в прессе, и если тебя вдруг спросят, где ты её добыл, можешь врать спокойно.