– Так что, по-твоему, произошло? – спросил Лори, свернувшись калачиком на подушках на полу и поедая руками картошку. – Кто-то убил того бедного парня? А она, возможно, видела слишком много и потому сбежала? Или ты думаешь, что это и впрямь сделал ее муж?

Я вытерла губы кусочком бумажного полотенца, оторванным от рулона, который я специально для этого поставила на стол.

– Я уверена, что Сэм не смог бы такое провернуть, – ответила я. – Это не может быть он. Даже полиция не считает, что это он, – я думаю, его арестовали просто потому, что, если у Лары была интрижка с Гаем, первым делом надо проверить мужа. Мне кажется, она, возможно, слишком много видела, и… я не знаю что. Трудно как-то это осмыслить. Я не очень-то хорошо ее знала. Хотя она мне нравится.

– Тебе надо было пригласить ее сюда. Познакомить со мной.

– Она приходила, когда тебя не было, перед Рождеством.

– Ей надо было прийти, когда я был дома. Чтобы посмотреть на нас вдвоем. Она бы все про нас поняла.

– Мне кажется, Лара бросила мужа. Есть шанс, что именно это произошло. Она могла даже и не сесть в этот поезд. Не исключено, что это просто совпадение: того парня убили, а она решила остаться в Лондоне. Но Лара сказала бы Сэму, что не приедет. Ты бы видел его сегодня. Лара не поступила бы так ни с кем, и меньше всего с тем, о ком она беспокоится. Со своим спутником жизни. – Я отвернулась, чтобы Лори не видел моих глаз, наполнившихся слезами. – С мужчиной, от которого хотела иметь детей. Она бы сказала ему в лицо. В самом крайнем случае она бы ему позвонила. Или написала. Лара бы что-нибудь сделала. Она бы не ушла, не сказав ни слова.

– Это надо быть чудовищем.

– Может, было письмо, которое затерялось на почте? Или эсэмэска, которую он не заметил.

– Ты понимаешь, что шансы на то, что с ней все хорошо, близки к нулю?

– Не говори так!

– А ты не бросишь меня, Айрис? Я тогда не буду знать, что делать. Я буду просто никем без тебя.

Я взяла кусочек жареной картошки с его тарелки, хотя ее было полно и на моей, просто для того, чтобы подчеркнуть нашу близость.

– Я никогда тебя не брошу, – произнесла я. – Это та жизнь, которую мы выбрали. Это наша жизнь. Мне другой не надо.

Я посмотрела в его теплые глаза, а он посмотрел на меня, излучая любовь. Я затолкала свои предательские мечты так глубоко внутрь, что уже не сомневалась: он их не увидит. Я чувствовала удушье, но была в безопасности. Этого достаточно, пыталась убедить я себя. Безопасности вполне достаточно. На колени ко мне взобралась Дездемона. Я сначала хотела ее согнать, но потом позволила остаться.

– Я уберу посуду, – сказала я. – Кстати, я тебя люблю.

– Я люблю тебя больше, – возразил Лори, и я уже не в первый раз спросила себя, так ли это на самом деле.

Февраль

Дом Гая Томаса находился на открытой местности за Пензансом. Чтобы до него добраться, мне пришлось взять на поезд свой велосипед и затем поколесить вверх и вниз по холмам. Хотя у меня всегда было чувство, будто Фалмут находится на крайнем западе, теперь я вспомнила, что это не так. Между тем местом, где живем мы, и настоящим западным Корнуоллом пролегают многие мили.

Земля здесь была каменистой, а освещение – иным, каким-то утонченным, почти эфирным. Тут я почувствовала, что нахожусь на самом краю континента, на скалах, выступающих из широкого ложа Атлантики. Воздух оказался необычайно свежим, потому что после Труро в Корнуолле уже не было настоящих городов, а Труро находился на много миль к востоку. Поблизости располагались лишь портовый городок Пензанс, имевший статус гражданского прихода, и деревни.

Жилище Томасов представляло собой массивный каменный сельский дом неподалеку от деревни Сент-Буриан, располагавшейся близ деревни Сеннен и Лендс-Энда[41]. Здесь у меня возникло ощущение, что я нахожусь на краю света, наполненном новыми возможностями – возможностями все изменить. Мне показалось, что даже ангелы могут плавно спуститься с небес и приземлиться передо мной прямо на дороге. Что кусты могут вспыхнуть пламенем.

Неуместным тут оказался фургончик телевидения, припаркованный у ограды поля. Дальше, вдоль всей узкой дороги, наполовину в канаве, стояли припаркованные машины. Ворота, ведущие к дому Томасов, были заперты на висячий замок, и их облепила толпа журналистов, болтающих с черствой беспардонностью. Изо рта у них вылетал пар, образуя маленькие облачка. Журналисты притопывали ногами, отсылали по телефону эсэмэски и казались скучающими и удивительно молодыми. Я-то заранее представляла себе старых, седеющих писак с Флит-стрит[42], но эти розовощекие тинейджеры выглядели так, словно проходили учебную практику.

Я протиснулась мимо них и стала карабкаться на ворота. Когда я уже наполовину перелезла и вид имела самый неэлегантный, все ринулись ко мне и принялись меня фотографировать, просто на всякий случай. Будь я на их месте, тоже бы сфотографировала: я вела себя отнюдь не как типичная гостья скорбящей вдовы. Откуда им было знать, кто я такая!

– Привет, вы друг семьи? – спросил миловидный молодой человек. – Как себя чувствует Диана?

– Как дети? – спросил еще кто-то.

– Извините. – Я почувствовала, что должна что-то сказать. После этого, впрочем, я больше ничего не смогла придумать, поэтому зашагала по подъездной аллее мимо двух кошек (одна была маленькой и рыжей, другая – огромной и черной, напоминающей внедорожник) и притворилась, что не слышу их.

Все изменилось, когда полиция доказала, что Лара находилась на том поезде, когда он выехал из Лондона, и что у нее был роман с Гаем Томасом, причем их отношения распространялись и на их лондонский быт и оба успешно жили двойной жизнью. Все на том ночном поезде о них знали. По утрам персонал приносил им в купе завтрак на двоих, зная, что они частенько опускают верхнюю полку, чтобы провести ночь в одном купе. Если верить газетам, койки были недостаточно широки для того, чтобы на них могли спать вместе даже самые разнесчастные любовники. А теперь Гай был мертв, а Лара так и не нашлась. И поскольку Сэма быстро исключили из числа подозреваемых, все пришли к нелепому выводу, что Лара убила Гая Томаса – по общему мнению, вероятно, непредумышленно, в результате ссоры по поводу того, покинет он свою жену или нет, – и сбежала.

Жена Гая Томаса Диана сначала узнала, что ее мужа убили, а затем – что он с легким сердцем ей изменял. За воротами ее дома толпилась пресса, фокусируясь на сочинении завтрашних заголовков. Личная жизнь ее мужа была во всех газетах и телепрограммах: мир все никак не мог ею насытиться. Я даже отдаленно не могла представить, что творилось у Дианы в душе.