«Зачем я раскрыл рот и напугал ее?! Все так несвоевременно, все так глупо. Она станет теперь меня сторониться, и… ничего уже не получится, ничего. — Гарик с шумом втягивал в себя горячий кофе и старался не смотреть в ее сторону. — А насчет родственников Верестова она очень тонко подметила. Неужели и в самом деле не было у того никого? Почему его как безродного пса похоронили в тюрьме?»

— Ничего нового о Громыхиной не сообщили, нет? — прокашлявшись от застрявших в горле крошек, спросила Даша, старательно уводя взгляд от понуро сидевшего за ее столом Гарика.

И чего, спрашивается, насупился?! Она не обязана целоваться с каждым, кто того пожелает, вот! Хватит ей одной «лав стори» с Муратовым. Все тоже начиналось с желания помочь, поцеловать, остаться на ночь. А чем закончилось? Подлой клеветой это закончилось и странным желанием потом все исправить.

— О Громыхиной? Умерла она от асфиксии. И уже мертвой ей перерезали горло. Причем перерезали в вашем подполе.

— А душили где? Там же?!

Она ни за что больше не ступит на порог старенького дома, где они с Лешкой детьми проводили самые счастливые свои каникулы. Где в старом саду пахло малиной и смородиной, где в закопченной кастрюльке булькала на плите густая манная каша и где солнце слепило в крохотные оконца от заката до рассвета. И мать, для того чтобы дети поспали подольше, занавешивала окна ветхими гобеленовыми покрывалами.

Теперь это место осквернили. Осквернили убийством молодой девушки, которая, возможно, любила ее брата.

— Не знаю. Под ногтями ничего. Следов на одежде тоже. Вот если бы найти того человека, с которым она приехала в этот дом! А разве найдешь теперь!

— Человека, может быть, найти и сложно, а как насчет машины? — задумалась Даша, с удовольствием откусывая от четвертой по счету гренки.

Вот увидал бы Королев, ума бы лишился от такого нерационального расходования ресурсов ее организма. Переваривать ведь тот был обязан исключительно полезный продукт, а не сплошные углеводы вперемешку с канцерогенами. Хорошо, что нет его рядом. Преступные мысли, но все равно приятные.

— Машина была Лешкина, так? Так. Кто на ней приехал в тот вечер? И как она потом снова оказалась в гараже?

Даша подперла щеку кулаком и впилась взглядом в его зрачки. Ей очень хотелось, чтобы он сейчас закончил за нее мысль, которая не давала ей покоя со вчерашнего дня. Самой озвучивать ее не очень-то хотелось. Запросто возникнет подозрение в предвзятости.

— Ты хочешь сказать… — Гарик сощурился, и чего она так уставилась, сейчас ресницы начнут потрескивать от напряжения. — Ты хочешь сказать, что без молчаливого согласия твоей невестки тут не обошлось?

— Согласия ли, участия ли, но ключ от их гаража имелся только у Лешки и у Варьки. Посуди сам. — Даша выбралась из-за стола и нервно прошлась по кухне, уже не обращая внимания на неприличную непрезентабельность собственного вида. — Лешка приехал за Лили, но кто-то увез ее у него прямо из-под носа. Все! С этого вечера их обоих никто не видел в городе. Зато видели машину, которая привезла в наш дом, предположительно, Лили. Следовало бы показать Щукину ее фотографию, может, опознает.

— Покажем, — заверил Гарик.

— Так, дальше. Из машины вышла Лили. Лешка не вышел. Что это может означать?

— Что?

— Что за рулем уже сидел не он. Предположительно… А как могло это получиться?

— Как? — Гарику очень нравились ее неторопливые рассуждения, они хоть не очень сильно, но систематизировали сумятицу всех имеющихся фактов.

— Вот смотри. — Даша снова села к столу, предварительно подхватив с рабочего стола коробок спичек, высыпала их на стол и принялась раскладывать по одной, приговаривая: — Вот это Лешка на своей машине. Вот это незнакомец, который выманил Лили из дома чуть раньше его. Незнакомец едет куда-то. Лешка, возможно, едет следом. Где-то они пересеклись! Точно пересеклись! Или…

Мысль, поразившая ее в следующий момент, была очень ужасна, она была необратимо страшна.

— Или? — подтолкнул ее Гарик, внимательно рассматривая хаотичный разброс спичек на столе.

— Его убили, наверное, почти сразу, — прошептала Даша, бледнея до синевы. — Но убили прямо в тот же вечер. И ограбили! А Лили привезли на его машине в наш дом, опять-таки обманом.

— Так, так, так. Дальше!

— Дальше? А что может быть дальше? — Она подхватила еще несколько спичек, сложив их домиком. — Лешу, предположительно, убили. Господи! Мне страшно это произносить, но… Из машины его убрали. И на его же машине привезли Лили.

— Зачем? Зачем она пересела из одной машины в другую, как думаешь?

— Ну… Я не знаю! Под каким-то предлогом ее выманили из дома. Возможно, сказав, что Леша ее где-то ждет. Привезли до его машины. Машина его? Его! Леши там нет? Нет. А где он? Ждет ее в загородном домике. Тот, кто сидел в тот момент за рулем, именно так ей и сказал, возможно.

— А зачем все так наворачивать? Зачем?! Нужно было устранить Алексея, нужно было его ограбить, так? Они или он это сделали. Зачем было убивать Лили?

Он и в самом деле ничего не понимал в этой круговерти. Ему виделось все иначе. Для него, как для бывшего профессионала, все было предельно просто.

Алексей, по его версии, перехватил Лили. Привез ее в свой дом. Там и убил. А потом…

Про потом было много вариантов. Алексей мог скрыться с деньгами, успев загнать машину в гараж. Мог и погибнуть от рук соучастников преступления. Ясно же, что не один действовал. А могло быть как-то еще. А вот как, он не знал, черт побери!

— Лили могли убить, потому что она что-то знала. Увидела кого-то. Или просто ради того, чтобы подставить Алексея. Запутать все так, чтобы не разобраться. Но согласись, что Леша не стал бы следить в своем доме. Не стал бы, понял!!! — Она даже на крик сорвалась, безошибочно угадав, о чем именно думает теперь Прокофьев. — Здесь все нелогично, все! Я просто знаю: Леша не убивал, он не крал денег. И с ним беда!

Она одним движением смахнула все разложенные ею спички со стола, закрыла лицо руками и заплакала.

Гарик не знал, что и делать. Вроде бы удобный момент подвернулся, чтобы пожалеть, обнять. Но он боялся. Заметил, как испуганно она отпрянула от него к подоконнику, когда он хотел поцеловать ее. И сидел теперь, как дурак, и наблюдал, как она глотает слезы. Главное, сказать ей что, не имел представления.

— Даш, ну ты это… Погоди так расстраиваться. Я же ничего такого не имел в виду. Я же не говорил, что твой брат в чем-то виноват и… — Он осекся, поняв, что проболтался.

— Тебе и говорить не нужно, — шепнула Даша сквозь слезы, выдернула из-за батареи кухонное полотенце, вытерла лицо и швырнула его в сердцах в Гарика. — У тебя все твои слова на лице написаны. И все вы так думаете! Все!!! Все, кроме меня! Только я одна не верю в его виновность. Что же делать, господи?!