Один мой знакомый, в советские времена большая шишка по профсоюзной линии, человек в возрасте, в приятельских отношениях с одним из тех, кто работал с Ельциным и после его отставки.

Он рассказывал: вплоть до самого конца по утрам, к нему приходил секретарь с докладом с расписанием на день, куда поехать, что подписать… Короче говоря, помните последыша из Некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо…?», вот таким был и Ельцин в свои пенсионные времена.

Читатель может подумать, что я слишком сгущаю краски, питаю личную неприязнь к этому человеку.

Нет, я просто ясно понимаю, как же России не повезло с ее первым Президентом и горько восклицаю: «За что, Господи?»

После развала Союза последние препоны на пути к всевластию команды Президента отпали. Не надо оглядываться на союзные ведомства, не надо глядеть на Парламент, можно все регулировать указами. Делай, что хочешь.

Но в том-то и была вся беда, что решение о даче карт-бланша команде Гайдара, не было подкреплено с его стороны никакой внятной программой.

В отличие от того же Явлинского, который представил пусть фантастическую, но все же программу про 500 дней с макетами законов, какими-то прогнозами, при назначении Гайдара вице премьером никакой программы не было предложено вовсе.

События августа, героические дни, сделали Ельцина в глазах сторонников реформ непогрешимым, и его выдвиженцам (ведь Гайдара вообще никто не знал) не предъявлялось никаких особых требований. Они же за рынок, они же реформаторы, чего еще надо.

Получалось все по Салтыкову Щедрину — на Топтыгина надеялись. А он взял и чижика съел.

В данном случае под чижиком я имею в виду громогласное заявление об отпуске цен с 1 января 1992 года в ноябре 1991-го!

Это решение по всем канонам было верхом безграмотности и некомпетентности. Ни одна программа такого рода, касается ли она денежной реформы, прекращения регулирования цен, так не реализуется. Такие вопросы держатся в тайне или вводятся мгновенно.

В соответствии с теорией того самого рынка, за которой они стояли грудью, этим безграмотным решением они вызвали инфляционное ожидание (об этом написано в любом учебнике по экономике), а, попросту говоря, ужас населения от предстоящего повышения цен, который заставил его скупать все подчистую.

Кроме того, все торгующие организации и производители, зная о том, что через 2 месяца можно будет поднять цены, всеми правдами и не правдами начали придерживать товар.

В результате полки магазинов действительно стали пустыми.

Впоследствии наши рыночники создали свою историю о том, что Гайдар, якобы, спас всю страну, так как товарных запасов в ней не было, и наступил бы голод. При этом они забыли о том, что во многом это произошло из-за объявления об отпуске цен.

Получилось все по Черчиллю: русские сами создают себе проблемы, а затем героически их преодолевают.

Нельзя сказать, что обсуждения программы совсем не было. Ранее за весь период перестройки в стране проводились обсуждения множества экономических программ и Рыжкова, и Явлинского, и как-то уж совсем ничего не обсуждать было бы просто не в соответствии с установившимися канонами.

Свою позицию по поводу программы, если это можно было назвать программой, Гайдар вынес на обсуждение в Верховный Совет.

Основными моментами программы предполагались следующие:

• Введение свободного ценообразования;

• Открытие внешних рынков и введение конвертируемости валюты;

• Борьба с инфляцией, путем сдерживания величины денежной массы;

• Приватизация.

Причем вопрос о формах приватизации внятно не был озвучен. Формально на тот момент уже существовал закон «О приватизации», принятый еще в 1991 году. Он предполагал наличие именных приватизационных чеков, и, конечно же, не столь форсированные темпы приватизации, которые потом были взяты реформаторами.

Борьба с инфляцией предполагала резкое сокращение всех государственных расходов и грабительское повышение ставок рефинансирования.

Форма обсуждения предлагалась следующая:

Нужно было подготовить вопросы от каждой фракции и озвучить их на встрече. Я, как отвечающий во фракции за экономику, подготовил набор вопросов. Его мы очень активно обсуждали на своем заседании. Вопросы были достаточно острыми, помню, что последний звучал так: «Сколько танков потребуется для проведения таких реформ?»

Дело в том, что та безжалостность, с которой предлагалось сократить социальные программы, удивляла своей свирепостью и, как мне тогда казалось, в связи с этим полной неосуществимостью.

Ясно, что такая саркастическая форма вопроса вызвала среди членов нашей фракции определенные споры.

Ведь тогда, впрочем, как и сейчас, в политике вопросы ставились просто: Ты за реформы или нет? Ты за рынок? Если да, почему ты сомневаешься? Поэтому многие поеживались, идти против течения всегда сложно.

Во всяком случае, уже тогда депутат Нестеров из Питера, входивший ранее в нашу фракцию, вышел из нее именно из-за этих моих вопросов. Увидав вопрос о танках, он отшатнулся от меня, как от чумного и начал кричать, что мы хуже Анпилова.

Однако до этого вопроса мне добраться не удалось. Заседание вел будущий первый Председатель Совета Федерации Шумейко Владимир Филиппович, тогда только что избранный на съезде заместителем Председателя Верховного Совета, отвечавшим за экономику. Почувствовав, что я с большим скепсисом отношусь к Гайдаровским мыслям, он быстро свернул дискуссию. У него-то сомнений не было. Для меня это было совсем не удивительно.

«Почему? — спросите вы, — А вот, почему».

Работа в Белом Доме частенько длилась до 8–9 часов вечера, а иногда и позже. Поэтому была организована система отправления депутатов дежурными автобусами домой. Однажды я возвращался так поздно, что народу было уже немного, и мы поехали не на автобусе, а на микроавтобусе достаточно тесной компанией человека 3–4. Ехали вместе с Шумейко. Он тогда еще был просто зам. председателя Комитета и ездил со всеми вместе, разговорились. Я посетовал на то, что иногда очень мало информации для того, чтобы выработать свое мнение, свою позицию, и он, как старший товарищ (мне тогда было чуть больше 30), откровенно заявил: «Какая позиция? Как начальство скажет, так и надо делать».

А начальство питало к Гайдару и иже с ним очень теплые чувства, поэтому свой вопрос мне задать не удалось. Впрочем, ответ на него дала сама жизнь. Оказалось, что танков нужно было не так уж много. В расстреле Белого дома их участвовало, как известно, не более 10.

Но это было много позже. На тот момент у меня основным ощущением было недоумение и сомнение.