Я не экономист, но много занимался самообразованием в этой области, входил в комиссию по экономической реформе, так что жизнь заставляла разбираться в проблемах. В течение года в парламенте не раз обсуждались проекты экономических программ, которые я внимательно штудировал и поэтому понимал, какова колоссальная сложность задачи по реформированию экономики.

А вот наши реформаторы, похоже, этого не понимали. Да и многого просто не знали. Откуда им было что-то знать, вчерашним младшим научным сотрудникам. Ведь у них не было даже того минимального опыта, который набрали мы, депутаты, поварившиеся в этом котле полтора года. И это без учета того факта, что работа в исполнительной власти гораздо сложнее и конкретнее, чем в Парламенте.

Так помню, когда один из младореформаторов, по-моему Алексашенко, представлял проект бюджета, предполагающего сокращение расходов на строительство метро, из его выступления я с ужасом понял, что он не знает о существовании такого вида транспорта в иных, кроме Москвы и Питера, городах. Когда я задал вопрос по этому поводу, выяснилось, что так оно и есть. Это мелочь, конечно, но очень характерная. Теория это одно, а жизнь другое.

Но они все были во власти своих догм, потому что в течение последних 2-х лет все демократы только и говорили о том, что реформы не проводятся, союзное правительство тормозит и мямлит, и вдруг в результате провала ГКЧП все препоны преодолены, делайте реформу как хотели: Ценам свободу, рублю конвертацию, чего еще надо? Какие могут быть сомнения?

Но у меня сомнения были и ощущения прямо по Гайдару (но не Егору, а Аркадию) из его знаменитой сказки «Военная тайна», когда мальчиш-кибальчиш, чувствуя приближение буржуинов, рассуждал: «Все хорошо, да чего-то нехорошо!»

Это мнение шло настолько вразрез с ликующей демократической прессой и молчанием коммунистов, подавленных путчем, что мы тогда были, чуть ли не одни.

Меня даже уговорил не записываться на Сормовском радио руководитель заводского и районного радиовещания г-н Гороховский, который до разговора со мной был полон оптимизма от готовящихся реформ. До этого он не раз брал для сормовичей мои интервью, а на этот раз усомнился, расстроился и сказал: «Зачем же людей-то пугать?»

Лишь на нижегородском телевидении мне удалось высказать свое мнение. И, скажем так, это было воспринято с удивлением. У большинства депутатов, журналистов было очень благодушное настроение. «А народ?», — спросите вы.

Граждане страны, безусловно, верили тогда тем радужным перспективам, которые выдавались реформаторами и СМИ. Информационная обработка населения была колоссальная.

Народ обманывали совершенно бессмысленными посулами о том, что все станут собственниками и все станут предпринимателями. Всех пытались убедить, что главный источник существования — это прибыль, а вовсе не заработная плата. Все в предприниматели — таков был лозунг момента. Газеты были наполнены бодрыми заявлениями о том, что терпеть осталось недолго. Кто-то из реформаторов, вероятнее всего сам Гайдар, заявил о том, что все нормализуется в течение 9 месяцев. Почему в реформаторских мозгах сроки рождения новой экономики совпали со сроками зачатия и рождения человека, видимо навсегда останется тайной.

Причем нельзя сказать, что реформаторы и журналисты сознательно врали. Во всяком случае Егор Гайдар действительно верил, что хаос продлится не больше 9 месяцев, а затем все образуется и экономика начнет расти, как на дрожжах.

Как и было обещано, с 1-го января 1992 года цены были отпущены, монополия внешней торговли упразднена, разрешено было открывать валютные счета, появился валютный рынок.

А в начале марта 1992 года Гайдар на заседании Верховного Совета бодро сообщал нам о том, что цены уже начинают стабилизироваться, например, на сметану они уже не растут!

Тем, кто тогда был еще слишком мал, и не помнит, как все это было, сообщаю: инфляция, зашкаливающая за сотни процентов (то есть гиперинфляция), продолжалась в стране еще несколько лет.

А в 1992 году индексы инфляции составляли по данным Госкомстата (цитируется по http://www.iea.ru/article/publ/vopr/1995_3.pdf):

По продовольственным товарам — 2816 %;

По непродовольственным товарам — 2246 %;

Услуги — 2652;

Оптовые цены промышленности — 6145 %.

(То есть, цены соответственно возросли в 28, 22, 26 и 61 раз!)

Из этого заявления о сметане и представленных данных воочию видно, насколько не понимал то, что делал, Егор Тимурович.

Например, на одном из совещаний с аграриями участник совещания, какой-то председатель колхоза, пытался объяснить вице-премьеру, что цена, заломленная за комбайн, просто немыслима, и он не может его купить.

— Что же делать, как мне урожай собирать?

А Гайдар на голубом глазу отвечал ему:

— Вы подождите, когда цены снизятся и тогда можно будет его купить!

— Етит… твою мать! — в сердцах отвечал председатель, — пока я буду ждать, урожай-то сгниет.

На одной из телепередач, проводимой в форме вопросов телезрителей Гайдару задали безобидный вопрос: «Когда будет нормальная цена на колбасу?», а он истерично закричал в ответ: «Никогда! Цену устанавливает рынок!»

Ох уж, этот рынок. В то время ему поклонялись наши реформаторы, как древние евреи и финикийцы грозному богу Молоху…

Любая нормальная власть заботиться о своих производителях. Наши же реформаторы совершенно сознательно не ударяли пальцем о палец, чтобы защитить наши предприятия, рассуждая так: «Рынок — великий регулятор. Раз данное предприятие погибло, значит ему туда и дорога».

Самое обидное заключалось в том, что далеко не все российские товары были неконкурентоспособны. Часто беда была в том, что мы проигрывали, просто не зная правил игры. Ни маркетинг, ни реклама не были еще толком развиты, никто не знал, как это делать, а приходилось сразу же вступать в бой с испытанными рыночными игроками, каковыми и были западные фирмы, товары которых хлынули нам на рынок.

Вспомните хотя бы спирт «Рояль», который унес тысячи жизней. Он что был лучше нашей водки? Конечно же, нет!

Впрочем, многие наши предприятия Гайдар губил совершенно сознательно, не дожидаясь вердикта Молоха рынка. Бывшая зам. министра пищевой промышленности РСФСР, к сожалению не помню ее фамилии, рассказывала мне, как она в декабре 1991 года была на приеме у Гайдара и пытались ему доказать пагубность свертывания инвестиций в пищевую промышленность.

Тогда, еще по Горбачевским планам, были уже заключены контракты на поставки импортного оборудования для наших фабрик, а команда Гайдара, составляя бюджет на 1992 год, все обнулила.

— А как же мы тогда будем кормить людей? — спросила она.

— Нам будут все привозить, как во Францию, — бодро отвечал ей Егор Тимурович.