— Умерла?

— Умерла. Канула навсегда. Родители разыскивали ее тело повсюду — ни единого следа. Решили даже позвать шамана. И все без толку, сколько бы ни старались, тело не всплывало.

— Как же оно может всплыть, если ее заглотила, например, огромная раковина?

— Да что ты все прямо! Дослушай до конца-то! Когда-то своему жениху та девица наказывала, чтоб не ходил он в то место, где она промышляла. Но разве он мог не пойти туда после ее смерти? И вот оказалось, что там, на дне моря лежала огромная раковина. Она лежала там тысячу лет, и пищей ей были другие ракушки, — ныряльщик Ким, словно разыгрывая спектакль, разводил руками, то повышал, то понижал голос. — Но знаете ли вы, что на том месте жених нашел прядь волос своей невесты, запутавшуюся в скале.

— Вот тело девицы и не всплывало, потому что было внутри этой огромной раковины.

— Да нет же. Оказалось, что жених не смог отличить скалу от той самой раковины, которая и засосала молодую ныряльщицу. Остались от нее лишь волосы.

— Да ну! Врешь ты все. Может ли ракушка быть такой большой?!

— А почему бы и нет?

— То есть такой большой, что смогла бы заглотить человека целиком?

— А что? Если она такая большая, как скала, что ей стоит засосать человека?

— А ты видел?

— Хоть и не видел, но это чистая правда.

— А жениха эта ракушка не съела?

— Да нет, он испугался и удрал.

— И тебе надо быть поосторожней. Тебя дома ждут жена и дети, зачем тебе становиться кормом какой-то ракушки.

— Это судьба. И судьбой предначертано: если тебе суждено умереть в глубокой старости, ты уже не утонешь.

— Э-эх! — механик встал и, подняв руки вверх, потянулся: — И когда только я смогу заработать столько, чтоб хватило на жизнь на земле?!

— А мне скучно жить на суше.

— Вот твоя судьба и распорядится так, чтоб ты стал кормом для рыб, — механик не спеша прошел в машинное отделение на свое рабочее место.

— Гиду! — позвал ныряльщик Ким.

Гиду не ответил.

Тогда Ким, с раскрасневшимся от водки лицом, подошел к одиноко стоявшему Гиду:

— Пользуешься случаем, чтобы пополнить кошелек?

— А что?

— Как что? Ты разве не женишься?

— Жениться, говоришь?.. — Гиду горько усмехнулся.

— Говорят, что ты с дочерью аптекаря Кима решил породниться.

— Кто такие слухи распускает?

— Ваш дорогой отец.

Гиду нахмурился и отвернулся. Что бы ни пытался говорить ему после этого ныряльщик Ким, Гиду оставался мрачным и через некоторое время решил оставить Гиду одного.

— Эх! Может, в карты сыграть? — Ким потрогал лежащий перед каютой резиновый костюм ныряльщика и вошел в каюту.

Берега совсем исчезли из вида. Солнце село. Корабли «Чуниль» и «Намхэ» шли полным ходом. Гиду размышлял над словами своего отца, что на свете для него не найдется лучшей пары, чем Ёнок. Но он никак не мог заставить себя забыть Ённан.

В тот же вечер, когда корабли ушли в плавание, к аптекарю Киму пожаловал старик Джунгу. Всем своим видом он говорил, что пришел он отнюдь не с лучшими новостями.

— О, здравствуйте! — Ханщильдэк радушно поприветствовала его и поспешила выйти навстречу.

— Аптекарь дома?

— Да, в своей комнате.

— Опять вас опозорили?

— Что? Какой еще позор? Не заболели вы? Да говорите же!

— Нет, — слова Джунгу падали, как тяжелые камни. Он вошел в комнату аптекаря.

— А, Джунгу? Входи, — аптекарь торопливо пошел к нему навстречу.

Джунгу, входя в комнату, сразу же спросил:

— Что, корабли отплыли?

— Да.

— Пришлось же вам похлопотать.

— Гиду все сам сделал, я‑то что…

— Да уж, такой молодой, а уже в люди выбился.

— Все дела хочу ему передать.

Джунгу, задумавшись, провел руками по своим ногам.

— Тут приключилось одно крайне неприятное происшествие… Хорошо, что корабли уже отплыли.

— Что за неприятное происшествие?

— Наш дом сейчас обыскивается жандармами. Всех на уши поставили…

— За что?!

— Говорят, что Тэюн, щенок, арестован в Японии.

— Тэюн? — удивился аптекарь.

— Причину не называют, не знаю, что и подумать.

— Понятно. Арест молодежи происходит обычно по идейным соображениям.

— Не может быть, чтобы он совершил что-либо против закона! Но я так беспокоюсь за него.

Оба отца посмотрели друг на друга в мрачном молчании.

— Написали ли вы об этом Джонюну?

— Телеграмму отправил. Как только он ко мне приедет, вместе с ним поедем в Японию.

— Да, так будет лучше.

— Кто может спокойно жить в таком беспорядочном мире? Раз у нас нет своей страны, скажут нам умереть — мы и умрем. Что за мир? Если уж у стариков сердце разрывается, то что говорить о молодых, у которых кровь кипит? — Хотя у старика и болело за сына сердце, он все же защищал его.

— И дерево со временем ломается. Могут ли японцы вечно безнаказанно упиваться своей властью и пить нашу кровь?

— Да когда ж это прекратится? Только не при нашей с тобой жизни, — старик Джунгу закачал из стороны в сторону своей обритой головой с длинной бородой. Наступило глубокое молчание.

— Вам принести чего-нибудь? — со двора послышался голос служанки Ёмун.

Старики продолжали сидеть в полном молчании. Они и не заметили, как комната озарилась красноватым светом заката.

— Принести вам угощение? — служанка осторожно приоткрыла дверь и заглянула в комнату.

— Что? Ах, да. Конечно, — ответил аптекарь, очнувшись от оцепенения.

— Тэюн, щенок… такой горячий, ему сполна за это придется ответить, — не переставая думать о сыне, не сдержался старик.

Аптекарь тоже был погружен в те же беспокойные думы.

— Лишь бы его не искалечили…

— Конечно же, нет.

— Боюсь, что наказание на этот раз будет еще суровее, после студенческой забастовки в прошлом году.

— Да нет же, тебе говорю!

— Счастливы те, у кого нет детей. Дети приносят столько страданий своим родителям! Нам еще придется хлебнуть немало горя, прежде чем сойти в могилу. Вон моя жена, лежит с обвязанной головой в постели… — возраст сказывался и на старике Джунгу. Никто не заметил, как в его привычку вошло почесывание своих ног из-за курения.