«Композитор. Известный. У нас в городе живет», – просветили сестрички.

Находился пациент без сознания, правая рука – резко отечная, с единичными пузырями.

– Ушиб? – строго показал на конечность Сеня.

Молодая супруга (выскочила из «Скорой» растрепанная, в халатике) растерянно пробормотала:

– Я… я не знаю… Вчера у него с рукой все нормально было!

– Странно как-то! – сунулся Сеня к Евгению Михалычу.

Тот руку добросовестно осмотрел и отмахнулся от санитара:

– Бывает. Видно, хреново было ему. От боли он под себя длань подтянул, навалился всем телом – и отлежал. Вытащить не мог – потому что был без сознания.

Стали мозговать над диагнозом.

Сначала решили: отравление некачественным алкоголем – тем более от мужика попахивало. Однако жена уверяла: пил только коньяк. Дорогой, известной марки. В дьюти-фри покупали.

Ага. Коньячок. Субстанция, однозначно отбивающая многие вкусы и запахи. Отравители часто его используют.

Сеня еще больше уши навострил. Показалось ему: дамочка, хотя изображает горе неземное, а страдает по своему супругу не шибко, глаза пусть в слезах, но холодные.

Подсказал доктору:

– Я б вообще не про алкоголь – про отравление неустановленным веществом думал.

– Ох, Сеня, тебе не в медицину надо, а детективы писать! – скривился пожилой Евгений Михайлович.

Но тему развил. Женушку, якобы безутешную, спросил как бы между делом:

– А закусывал супруг чем?

Та растерялась:

– Да он один пил, я не участвовала. Буженина, кажется, на столе была, сыр, колбаса, хлеб. Отбивные из мраморного мяса. Огурцы соленые.

Глаза (Сене вновь показалось) забегали.

– Может, в милицию сообщим? – проявил инициативу санитар.

– Отстань, – отмахнулся Михалыч. – Типичный панкреатит у него.

Пациента, как положено, срочно отправили в реанимацию. Сделали гемодиализ, потом перевели на искусственную вентиляцию легких. Жена суетилась, торчала под дверью реанимации неотлучно, караулила Михалыча, совала ему конвертики.

Спасти композитора не смогли – в сознание он не пришел, на третьи сутки скончался. Диагноз после вскрытия подтвердился: острый геморрагический панкреатит.

– У него, видно, поджелудочная давно не в порядке была, – объяснил Сене Евгений Михайлович. – Жена сказала: сколько раз ей жаловался на тяжесть в брюшной полости, периодические боли. Но у нас же народ какой: пока не припрет, к врачу не пойдут. Вот и дождался: алкоголь, закуска жирная – не выдержал организм. А острые панкреатиты – они всегда стремительно развиваются, в течение суток. И оперировать тут бесполезно.

…Жена (Сеня видел), когда узнала, что почил супруг, рыдала искренне, горько. Но молодой санитар все равно с трепетом ждал результатов гистологии.

Пришли они достаточно быстро, и все оказалось чисто: не травил никто мужика. Сам виноват, что за здоровьем своим не следил, пил много, ел вкусно.

– Не изобрели, Сенька, еще эликсира от всех болезней, – философски подытожил пожилой доктор.

И деньги (что ему жена пациента совала) ей, уже вдове, не вернул.

Когда хорошенькая девушка (откровенно, как священнику!) повествует тебе о собственной грешной жизни – это вдохновляет. Усталости как не бывало – я внимательно слушал рассказ Адели. Пытался поймать ее волну.

Тут нужно пояснение. Чтобы почувствовать, мне вовсе не обязательно хватать клиента за руку и уж тем паче вырывать – в цыганском стиле – у человека волосы. Также не требуется испытывать к нему симпатию. (Или антипатию.) Куда лучше, когда он тебе решительно безразличен.

Как все выглядит технически? Бывает, я вижу картинку. Случается, слышу слова. Но в какой-то момент, как правило, неожиданно – просто вдруг понимаю, в чем дело. Кто-то во мне понимает. Самому остается лишь озвучить ответ.

Однако сегодня внутренний голос молчал.

Адель закончила свой рассказ, взглянула вопросительно, с надеждой – но я ничего не мог ей сказать. Абсолютно ничего.

Я, безусловно, ощущал вибрации. Обрывки чужих мыслей, чаяний, чувств. Несчастливый брак. Самовлюбленный, холодный в общении супруг. Амбициозная, тонко чувствующая, молодая жена. Им не следовало связывать свои жизни. Не умри Григорий – пара все равно бы развелась. И на всю жизнь бы они остались врагами.

Но Адель ведь ждет от меня совсем не психологической консультации.

Я произнес – не слишком, впрочем, уверенно:

– Мне кажется, что ваш супруг умер от естественных причин. Вы никак и ничем не способствовали его смерти.

Женщина – кажется, она ожидала от меня совсем других слов – взглянула разочарованно. Потупила очи. Она явно хотела спросить (ее мысль я прочел без труда): не могло ли ее проклятье, в сердцах брошенные злые слова, лишить супруга жизни?

– Нет, Адель, – твердо произнес я.

Она посмотрела озадаченно.

Я улыбнулся:

– Среди кассиров одной известной канадской закусочной недавно проводили анкетирование. И выяснили: каждый работник – как минимум раз за смену! – желает клиенту провалиться в преисподнюю. Однако никакого всплеска смертности среди посетителей не наблюдается.

– То есть вы считаете… – просветлела лицом она.

– Я думаю, врачи были правы. Вашему мужу просто не следовало столько пить. – Нетерпеливо взглянул на нее. – У вас еще будут ко мне вопросы?

– Да, – тихо отозвалась Адель. – Дело в том, что Гришка… Мой муж – он умер первым.

* * *

Похороны прошли красиво.

Адели особенно запомнилась графика печально голых (очень в тему!) осенних деревьев и струнный квартет, вдохновенно исполнявший «Air» Баха. Муж – с совсем не страшным, спасибо гримеру из морга, лицом – лежал в гробу умиротворенный, даже, казалось, слегка улыбался.

На похоронах вообще не было по-настоящему печальных, плачущих людей.

Общее настроение хорошо один из Гришиных друзей выразил:

– Давайте, мы не будем скорбеть. Григорий прожил насыщенную, интересную жизнь и заслужил право на отдых. А теперь он свободен, счастлив и беззаботен.

Тут дамы (против логики) дружно взялись хлюпать носами, Адель тоже прижала к глазам носовой платочек. Могильщики нетерпеливо топтались у разверстой ямы, высоко в небе, словно надеясь на пиршество, кружили ястребы.

– Все у человека было, – услышала вдова чей-то философский шепоток, – квартира, машина, слава, жена красивая. Только здоровья себе купить не смог.

Адель тоже никак не могла привыкнуть, что мужа – столь скоротечно, в одночасье, внезапно! – с ней больше нет. Ей всегда казалось, что умирание – процесс мучительный, длительный. А в реальности все произошло, будто в детской сказке: откусила царевна ядовитого яблочка и мгновенно упала замертво. Но погрузилась не в столетний сон – а в вечный. Навсегда.