Чак говорил:

— Ты превращаешься в дебильного потаскуна. Но пока что я не видел у тебя ни одной хорошенькой.

— После Агнес я сыт по горло этими красотками, — отвечал я. — Они глупы и воображают о себе невесть что. А попробуй только скажи, что ты её не любишь, она поднимет такой хай!

В июне я вступил в горячую фазу. После работы я даже не заезжал домой, чтобы принять душ, а сразу парковался перед «Бер дэнс». Иногда я даже спал в машине, там было достаточно места и д ля девушки, зато в голове никаких забот — всё выметено дочиста, вот уже несколько месяцев подряд.

Как-то в воскресенье — поскольку лишь по воскресеньям я целый день был дома — дядя позвал меня к себе. Чак и Бэбифейс тоже присутствовали при нашем разговоре. Всё попахивало крупной разборкой. Джимми сказал:

— Военный совет собрался в полном составе. Тебе будет вынесен приговор!

Он обругал меня и пригрозил:

— Если ты не прекратишь это распутство, я приду с бензопилой и в пять минут распилю ваше заведение до основания! Спички целой не найдёшь!

— Ничего лучшего не можешь придумать? — спросил я.

Чак улыбнулся:

— Джиммочка! Твой мальчик скоро одумается. Все новички по первости, как войдут во вкус, просто ненасытны, а потом ничего. Лишь некоторые не могут остановиться и даже кончают жизнь самоубийством.

Джимми сказал:

— Да у него уже СПИД! Его надо отправить в больницу, в реанимацию.

— Тео, — сказал Чак, — дело очень простое! У тебя поехала крыша. Тебе надо поменять обои. Только и всего.

— Этого босяка больше никуда нельзя отпускать одного, без присмотра, — сказал мой дядя. — Иначе его немедленно арестуют за изнасилование малолетних!

Я в совершенном спокойствии выслушал все упрёки и сказал:

— Так вот что, умники! Последнее слово за Бэбифейсом. Он-то хотя бы всегда трезвый и выспавшийся.

Навахо сказал:

— Минуточку. Мне сперва надо войти в контакт с Великим Духом.

Он выудил из бокового кармана своей кожаной жилетки упаковку конфет от кашля, набил полный рот и забрякал ими.

— Толстая Мэрри для Тео слишком стара, — сказал он, — а Мексика далеко. Я не умею летать, но я вижу хайвэй и «кадиллак» с прицепным вагончиком, который купит Джимми; Биг Эппл и Джинджер будут кормить моих животных, Крези Дог постережёт наш дом.

Мой дядя обрадовался:

— Ура! Семейство Коронко и краснокожие отправятся на летний отдых!

Я попросил у Андрея отпуск на четыре недели, с начала июля. Я выдумал себе историю, которую он проглотил, не пережёвывая. Я сказал ему, что моя мать в Албании лежит при смерти, что я не навещал её уже целую вечность и сейчас последний шанс.

— А тебя выпустят оттуда? — спросил Андрей.

— У меня канадский паспорт.

Он сказал:

— Ну ладно. Тогда мне придётся как следует наподдать Ча-Ча, чтобы он работал поживее. Но твоя зарплата переходит ко мне и к бестолковому казаху. Порно-Миллер сейчас так и так во Флориде. Он даже не заметит ничего.

— Вот и отлично, — сказал я.

Я отработал ещё несколько дней, глуша мои боли в спине в «Бер дэнс» обычным манером. Что касается покупки прицепа, то я знал, что у моего дяди с этим не будет проблем, хоть он и не наберёт необходимой суммы денег. С тех пор как он получил постоянное место садовника, он беспрерывно оформлял себе кредитные карты в универмагах и в сетях супермаркетов, да и для крупной ссуды в банке больше не было препятствий.

В мой последний рабочий день я торопился и сразу по окончании работы поехал прямиком домой. В индейском квартале образовалась пробка, и наша улица была забита машинами. На перекрестке стояла патрульная машина с синеи мигалкой, сирены завывали с периодичностью в десять секунд.

Я подъехал поближе и опустил стекло.

— Что там случилось? — спросил я офицера за рулём. — Кто-то погиб?

— Какой-то идиот протаранил жилым прицепом три машины!

Это Коронко, сразу подумал я и сказал:

— Я здесь живу, пропустите меня.

Они заглянули в мои документы и пропустили меня. Я остановился через сорок метров — поперёк дороги стоял белый прицеп, трёхосный; «форд» Чака уткнулся носом в тротуар.

Перед нашим домом толпилась дикая куча народу — соседи, полицейские, ребятишки, домохозяйки, пенсионеры, индейцы, русские, какие-то слабоумные. Бэбифейс размахивал руками, силясь навести порядок, и все смотрели на него, как на бога. Он увидел мою машину и помог мне своими командами въехать во двор. «Кадиллак» еле протиснулся в узкий проезд, а я, выбираясь из машины, вынужден был ужаться и выскользнул наружу, как через аварийный люк.

Бэбифейс высказал:

— Я ему говорил, что лучше бы Чак сел за руль и попятился, но он просто не стал меня слушать!

Я был в ярости:

— А где он сам? Я его убью!

— Потише, — ответил Бэбифейс, — спокойнее!

Он отвёл меня к Джимми.

Мой дядя вёл переговоры в вагончике-прицепе с Чаком, двумя соседями, полицейским и представителем страховой компании в зелёном клетчатом костюме.

Я даже растерялся, когда Джимми сказал мне:

— Ну что, ты в восторге? Дорогущая вещь, класса люкс, зато в нём можно спать, принимать душ, писать, топить, варить еду и смотреть телевизор — и всё бесплатно!

Я изучил договор купли-продажи жилого прицепа и полицейский акт предварительной оценки повреждений других транспортных средств — на общую сумму в пятнадцать тысяч долларов, и это при том, что мой дядя не имел обязательной страховки.

Выбросить на ветер пятнадцать штук, подумал я, и всё только потому, что мы хотели съездить в Мексику, чтобы привести меня в норму и образумить.

На вагончике Джимми не было никаких повреждений, если не считать разбитых тормозных фонарей, — ни одной царапины на его белой пластиковой обшивке.

Выехали мы ночью. План нашего путешествия был очень прост: в Банфе — в Скалистых горах — первый большой привал и ночлег, потом по дуге в США.

Во время поездки до Калгари, по уже знакомому нам участку хайвэя, Чак выжал чёрта из двенадцати цилиндров «кадиллака». Мы были быстрее, чем грузовики и чем солнце на небе, по крайней мере при обгонах мой друг не особенно церемонился. Я курил мой «Пэлл-Мэлл» и набивал живот сэндвичами; Бэбифейс дремал, пристегнувшись на заднем сиденье, с пуховым одеялом на животе. Дядя Джимми всё время оставался в жилом прицепе, варил себе куриный бульон из пакетика и пьянствовал.

Во время кофейных перерывов на обочине дороги он громко жаловался на Чака:

— Этот тип ведёт машину как палач! Я целых три банки пролил себе на штаны. Я уже воняю, как пивоварня. После Калгари возьму командование на себя.