– Он мой отец.

– Ах, – он улыбнулся, выпрямился, изобразил своего рода жеманный реверанс и сказал: – Фрай. Артур Фрай. Было очень приятно.

«Мне тоже», – хотела сказать Хелена, но он уже отвернулся и поспешил за своими сокурсниками.

Она не сводила глаз с места, где он исчез, не в силах пошевелиться. Как будто случится что-то плохое, если она отведет взгляд. Как будто все окажется сном. Или исчезнет воспоминание об этом.

Наконец вернулись Мари и Отто, и она больше не могла смотреть в одно и то же место. Отто коротко поздоровался с ней, затем сразу пошел дальше, пожать руку другим знакомым. Мари села напротив, посмотрела на нее и спросила:

– Что с тобой?

– Я не понимаю, как устроена жизнь, – призналась Хелена. – Сейчас я так долго и так яростно спорила с этим студентом… при этом я больше никогда его не увижу. Тогда какой смысл был в этой нашей встрече?

Мари нахмурилась, слегка наклонилась вперед и пристально посмотрела на Хелену.

– Может быть, ты просто влюбилась?

– Ах, ерунда! – резко возразила Хелена, но в глубине души она точно знала, что Мари была права.

Так вот как это было.

Ужасно.

Их проникновение в американское хранилище данных фактически осталось незамеченным, и они скопировали такое количество материалов, что их оценка стала настоящей проблемой. Им потребовались бы сотни людей с хорошим знанием английского языка, чтобы получить хотя бы первоначальные сведения и худо-бедно отделить зерна от плевел – но, к сожалению, в их распоряжении, наоборот, оставалось все меньше и меньше людей, потому как по мере обострения политического кризиса с Польшей личный состав ведомства продолжал сокращаться из-за призывов в вермахт.

Леттке был встревожен, наблюдая за тем, как постепенно пустеют коридоры управления, исчезают таблички на дверях, а столовая становится все более пустой во время обеденного перерыва. Он представлял себе это совершенно иначе. Фактически работа в НСА не считалась автоматически важной для войны по той простой причине, что она была классифицирована как работа в гражданском ведомстве, а не в военном.

Поэтому ему нужно доказать, что здесь он полезнее для рейха и фюрера, чем на фронте.

И это будет нелегко.

В последующие недели он неутомимо читал тысячи электронных писем и других документов, составлял списки, составлял докладные записки и как можно больше протокольных записей, приходил утром пораньше и дольше оставался по вечерам и даже пренебрег своей страстью. Ну, как минимум большей частью. Только однажды, не выдержав, он вытащил из своей секретной папки неиспользованную распечатку и отправился в Эрфурт, где проживала указанная в ней женщина. Но на следующее утро он снова сидел за письменным столом!

Но, несмотря на все эти усилия, на его столе однажды появилась повестка. Явиться лично к большому начальнику.

К тому же безотлагательно. У него еще было время зайти перед этим в туалет, куда ему срочно понадобилось, еще раз пригладить перед зеркалом волосы и проверить, как сидит галстук, – тогда можно идти. Он не произнес ни слова, когда секретарша махнула ему проходить, и его рука дрожала, когда он нажал на ручку массивной двери кабинета. Он был готов сразу услышать такие слова, как: «К сожалению, мы вынуждены…», но не был уверен, что сможет спокойно на них отреагировать. Хотелось бы надеяться.

Но, открыв дверь, он увидел, что был не единственным, кого вызвал к себе А. За круглым столом переговоров уже сидели трое мужчин, которых он знал в лицо, и они смотрели на него с такими же напряженными выражениями лиц, как, наверное, и он на них.

Они представились.

– Добришовский.

– Мёллер.

– Кирст.

– Леттке, – сказал он, пожимая холодные влажные руки других. – Ойген Леттке.

И нет, никто из них не знал, о чем пойдет речь.

Как только Леттке сел на последнее остававшееся свободным кресло, открылась другая дверь и появился начальник в своем инвалидном кресле, которым он управлял так же совершенно, как велосипедист своим велосипедом.

– Господа, – произнес он, окидывая каждого из них коротким, но напряженным взглядом своих сине-зеленых глаз. – От вас это не скрылось – наше управление обескровлено. Целые коридоры опустошаются, и это именно сейчас, когда наша работа важнее для рейха, чем когда-либо.

Все кивнули. Леттке тоже, исполненный осторожной надежды. Это прозвучало не как начало увольнения.

– В этой ситуации, – продолжал худощавый мужчина в инвалидном кресле, – настало время положить конец преувеличенному стремлению к секретности. Вы знаете меня только как «А.», так вот: мое настоящее имя Август Адамек. Я родился в 1889 году, во время Мировой войны служил в Первой компьютерной дивизии и принимал участие в создании радиосети для портативной телефонии, особенно той части, которую поляки после войны использовали для своей собственной телефонной сети. А что касается этой штуки, вокруг которой ходит так много диких слухов, – он постучал по инвалидному креслу, – то подлинная история крайне банальна: несчастный случай на лыжной трассе в январе 1928 года. Меня предупреждали, но я не слушал. Таким образом я научился дорожить ценностью обоснованных предупреждений.

Они все смотрели на него, отчасти смущенные множеством личных подробностей, которые их начальник, до сих пор овеянный тайной, раскрывал перед ними, отчасти недоумевая: к чему все это?

– Теперь перейдем к вам. Этот круг здесь – вы, я, все здесь сидящие – состоит из опытных людей, которые, по всей вероятности, останутся в НСА. Людей, которым я доверяю руководить другими. Поэтому отныне вы будете тем внутренним кругом, вокруг которого я намерен организовать то, что осталось от нашего ведомства. – Он вздохнул. – Кто еще с нами останется, будет видно. Мы, конечно, сохраним нашего доброго Энгельбрехта, для телефонной службы и в качестве правой руки. Техническую службу я буду защищать зубами и когтями как можно дольше, но в долгосрочной перспективе в безопасности, наверное, только трое старших, потому что в полевых условиях потребуются именно компьютерные техники. То же самое относится к безопасности. Что касается женщин… Пожалуй, количество наборщиц программ, конечно, тоже уменьшится, если там возникнет нехватка аналитиков, чтобы справиться со всей работой. Станет пусто, ужасно пусто. Мы должны будем нести свою службу Отечеству как дом с привидениями.

Он сложил руки на коленях, сосредоточенно глядя перед собой.

– Теперь, раз уж мы решили беспощадно прояснить наше положение, давайте также рассмотрим положение, в котором находится рейх. В течение ближайших недель начнется война. Фюрер полон решимости разрешить конфликт в Польше с применением силы. Его высказывания последних недель и месяцев, направленные на переговорные решения, следует понимать как политическую тактику, чтобы замаскировать свои намерения и самому определить время наступления. На самом деле фюрер всегда преследовал цель присоединить бо́льшую часть территории Польши к Германии и изгнать оттуда польское население, чтобы обеспечить германскому народу столь необходимое жизненное пространство. Другими словами, он хочет не просто одержать верх над Польшей – он хочет ее уничтожить.