– Рассказывай! Все рассказывай, в подробностях!

В красном прыгающем свете зашевелилась куча тряпья на соломе, поднялась голова безобразной женщины с покрытым струпьями лицом и спутанными в колтун волосами. Торопливо и плаксиво запричитала:

– В помрачении безумном на сие согласилася, злато глаза мои затмило. Полтораста рублей в кошеле, в доме-то нищем. Дура я, дура, баба темная! За полтораста рублей согласилась Соломонии-княгине отвар веха ядовитый заместо зелья чадородного принести…

– Ах ты!.. – Забыв о боли, пытке и связанных руках, Кудеяр кинулся на ведьму, чтобы убить, задушить отравительницу, но смог только сильно ударить головой в подбородок.

Тетка завыла. Кат оттащил боярского сына, захлопнул дверь, задвинул засов. Опять подхватил пленника под плечо, поволок далее – до лестницы, потом на несколько пролетов вверх, опять по коридорам, освещенным масляными светильниками, и, наконец, в просторную горницу с обитыми кошмой стенами, застеленным персидскими коврами полом, с резными шкафами красного дерева и сундуками, несколькими скамьями и парой кресел. За слюдяными окнами царила тьма, в горнице – полумрак, развеиваемый лишь трехсвечником над высокой подставкой для письма.

За подставкой стоял зрелый уже мужчина – темная борода с проседью, на остроносом лице только проступили слабые морщинки, маленькие глаза горели огнем. Разумеется – не адовым. Просто в них отражалось пламя свечей. На плечах мужчины лежал крытый шелком бежевый халат, расписанный пляшущими журавлями, снизу выглядывали острые кончики коричневых войлочных тапок.

Труфон бросил пленника в центре комнаты.

Мужчина посмотрел на боярского сына, потом перевел взгляд на ката.

– Ни в чем не признался, княже, ни на что не согласился, – отчитался тот. – Кости целы, суставы не вывернуты, волдырей от ожогов нет. Шкуру, знамо, маненько припекло, при пытке огнем без сего не обойтись. Но парень крепкий. Пару недель почешется, да заживет.

Мужчина опять опустил взгляд на Кудеяра и кротко спросил:

– Ты меня узнаешь?

– Кто же тебя не знает, князь Василий Шуйский, ненавистник извечный государя!!! – в бессилии скрипнул зубами боярский сын. – Вор, изменник! Негодяй! Отравитель, заговорщик! Вот, стало быть, кто государю нашему гадит и жену его изжить пытается!

– Дозволь, княже? – спросил Труфон.

– Не нужно, – покачал головой князь. – Наказание за слова поганые боярский сын задатком на много лет вперед получил. Пусть ругается, дозволяю. Ты же, Кудеяр, меня тоже пойми. Как иначе я мог убедиться в умении твоем язык за зубами держать и в преданности твоей государыне нашей, кроме как не попытавшись ее тайны через тебя проведать и к измене тебя жестоко склонить? Ты не поддался, молодец. Посему ныне жив и о попытке отравить Великую княгиню ведаешь.

– Это ты ее извести пытался, Василий Васильевич? – уже не столь уверенно спросил пленник, пытаясь собраться с мыслями.

– Ты известен как прекрасный воин, Кудеяр, – покачал головой хозяин дома. – Стало быть, человеком должен быть умным. Так посмотри на меня еще раз и ответь, что тебе ведомо про род князей Шуйских?

Историю рода Шуйских на Руси знали все, от государей до деревенских несмышленышей. Началась она больше двух веков тому назад, когда в начале века тринадцатого неведомо как нашли общий язык два не самых значительных человека: мало кому известный третий сын из двенадцати детей Всеволода Большое Гнездо князь Ярослав и вовсе никому не ведомый вождь из племени нижних булгар, сын незаконнорожденного кочевника Чингиза безродный Батый.

И заработали меха в горнах по всему Верхнему Поволжью, заработали черпаками копари, выгребая из вязей болотную руду, застучали тяжелые молоты по наковальням, превращая рыхлые криницы в сверкающие клинки и прочные панцири. Скатились вниз по реке тяжело груженные ладьи – и многочисленные отважные, но нищие и почти безоружные поволжские степняки внезапно обратились в могучую рать, закованную в броню и держащую в руках лучшие на свете мечи.

Взметнулись над Ойкуменой кривые харалужные клинки, полыхнула жестокая война – и всего за четыре года битв и походов сгинули во мраке небытия все древние правящие династии, словно их никогда и не было. И остались во всем обитаемом мире только два великих правителя: царь Батый и князь Ярослав.

В этот час рождения новой династии и возникло проклятие рода, осужденного навсегда остаться всего на одном шаге от верховной власти, неодолимое проклятие вечно вторых. Вторым родился Андрей у князя Ярослава – и потому власть над половиной мира полагалось унаследовать Александру.

Уже основатель рода не устоял от соблазна и после смерти отца попытался провозгласить себя Великим князем и сесть во Владимире – но старший брат оказался сильнее, и пришлось Андрею Ярославовичу бежать в дикие свейские земли и пять лет отсиживаться там у дальних родственников.

Отойдя от гнева, Александр Ярославович в конце концов простил брата, вернул домой, дал в кормление удел Нижегородский, потом Суздальский, дети Андрея от детей Александра получили Шую, став князьями Шуйскими, служили Руси и престолу – но зависть к старшей, более везучей ветви Ярославичей, желание сменить их у власти навсегда остались их родовой чертой.

И князь Василий Васильевич Шуйский, за немногословность прозванный Немым, несомненно унаследовал общее желание Андреевичей.

– Ты хочешь сесть Великим князем вместо Василия, – утвердительно сказал Кудеяр.

– Правильнее молвить: после Василия, – поправил его Немой. – Зачем мне его свергать, коли потомки мои и без того законными наследниками трона ныне являются? Зачем нам на Руси смута и усобица? Достаточно просто положение дел нынешнее сохранить и Соломонию от смерти спасти.

– О чем ты сказываешь, Василий Васильевич? – Последняя фраза заставила Кудеяра подавить гнев и прислушаться.

– Так оно вышло, служивый, – тяжко вздохнув, заговорил Немой, – что десять лет тому Великий князь Василий женился на прекрасной Соломонии. Сей брак должен был принести ему и державе нашей здоровых и красивых наследников. И дабы сыновья братьев не оказались случайно старше сих наследников и по старшинству на стол великокняжеский претендовать не смогли, запретил Василий своим братьям жениться, пока у него у самого дети не появятся. Десять лет прошло. Соломония бездетна. Все прочие ныне живущие потомки Александра Святого холосты, а потому тоже бездетны. Между тем, князей Шуйских сей запрет отнюдь не коснулся… Ух…

После столь долгой речи Василий Васильевич замолчал.

– Ты надеешься, что Соломея останется бездетна, – понял Кудеяр, – братья государя холосты и ветвь Александровичей прервется сама собой. Чем дольше она останется женой Василия, тем больше надежды, что престол перейдет к князьям Шуйским!

– Так уж вышло, что в державе нашей смерти Великой княгини желают почти все, – произнес из сумрака женский голос. – Все хотят, чтобы бесплодная государыня уступила место кому-нибудь другому. Государыне, которая «понесет». Четверо братьев Василия – потому, что все же надеются завести семьи. Народ русский – потому, что законный наследник избавит Русь от смуты после смерти Василия. Свита государыни желает ей смерти потому, что, случись беда с Великим князем, на трон сядет кто-то из братьев, а у них у всех есть своя свита, и нынешняя дворня будет разослана по своим уделам или на ратную службу. К тому же Соломея худородна, прислуживают же ей рода знатные. За одно это ее с самого первого дня собственная свита изжить готова.