– Ты помнишь, что я сказал тебе, когда Василий вернул нас во дворец? – тихо произнес боярский сын. – Я смирюсь с тем, что ты достанешься другому, лишь бы ты осталась жива. Сейчас я прошу тебя о том же. Не умирай!

Соломея подошла к воину, провела пальцем по его щеке, шее, сквозь густую бороду.

– Иногда я жалею, что Василий смог нас догнать, Кудеяр. Хотя… Хотя тебе ведь тогда повезло. Бесплодная смоковница досталась другому. Можешь выбрать себе в саду другой цветок. Сочнее и краше.

– Иных цветов для меня не существует, краса Корелы.

– Я принадлежу другому, Кудеяр. – Палец коснулся его губ. – Судьба…

– Хотя бы любоваться красой твоей, Соломея… Живи!

Великая княгиня помолчала, обреченно вздохнула:

– Так что же вы задумали, родственник? Говори.

– Испроси как-нибудь от княжны Шеховской испить, государыня, потом сделай вид, что дурно тебе стало, от меня воды попроси, – поведала из-за ее спины Анастасия Шуйская. – Попьешь, оправишься и скажешь, что отныне токмо из моих рук питье и пищу принимать станешь. И покуда я останусь кравчей твоей, за яды сможешь более не беспокоиться. Не пропущу!

– Разве токмо я вдруг рожу сына, – не оборачиваясь, сказала Соломея.

– Если ты понесешь, госпожа, можешь отставить меня в тот же день! В час твоего торжества моя ненависть иссякнет. А соблазны появятся.

И тут Великая княгиня вдруг шарахнулась от воина назад, едва не сбив постельничую с ног.

– Что с тобой, государыня? – хором воскликнули Кудеяр и Анастасия Петровна.

– Меня могут хватиться! – Соломония развернулась и выбежала из покоев знатной служанки.

– Я сказал что-то не то? – развел руками Кудеяр. – Что-то сделал?

– Сдается мне, дело тут куда глубже… – пробормотала княжна Шуйская. – Пойду, в дверях постою. Коли глаза лишние есть, пусть знают, что со мной Великая княгиня беседовала, а не с молодцем каким целовалась…

Государыня же, вбежав в свою опочивальню, с размаху упала на постель и прикусила край одеяла. Ей было страшно признать, что постепенно зародившееся в ее груди и лоне томление едва не взяло верх над достоинством, и она лишь в последний миг удержалась от того, чтобы поцеловать нежданного гостя…

11 октября 1514 года

Александровская слобода, женская половина великокняжеского дворца

В просторной светлой горнице, назначенной строителями для мастерской княгини, но все еще недоделанной, Великая княгиня шла вдоль стола, перебирая разложенные на нем отрезы тканей, некоторые пропуская, некоторые рассматривая и трогая руками.

– Рисунок красивый, – остановилась она возле глянцевого шелка, словно проросшего тюльпанами, неотличимыми красотой от настоящих. – Вот такой бы прелестью стены обшивать, а не кошмой одноцветной!

– Красивая ткань, да токмо тонкая и холодная, – возразила княгиня Ногтева, наряженная в теплый темно-синий сарафан из заморского вельвета, украшенного рядами самоцветов, бегущих сверху вниз по груди от алого цвета к совершенно прозрачным камушкам. – А поверх обшивать, испортится рисунок. Что за цветы на стеганке?

– Ширму такую хочу! – вдруг заявила Соломония. – Постель от двери прикрыть. А то неуютно. И от девки отгородиться, коли для услуг оставлю.

– Сие пожелание исполню, государыня, – подошла ближе постельничая, посмотрела на стол: – Каковой шелк тебе по сердцу пришелся, повелительница?

– Этот, – указала пальцем Великая княгиня. Помолчала, посмотрела на рассевшихся в горнице женщин: – Что-то тихие все сегодня. Нешто вестей никаких ниоткуда нет?

– Сказывают, схизматики, что на самом западном краю земли обитают, – тут же поведала неугомонная княгиня Ногтева, – от безделья и скуки корабли за окиян послали, обитаемый мир окружающий. И там еще один обитаемый мир нашли! Не остров, право слово, а огроменную землю без конца и края!

Женщины рассмеялись забавной небылице. Боярыня Дикулина, отсмеявшись, пошевелила полными плечами, резко произнесла:

– В Перыни Новгородской, паломники донесли, икона Пресвятой Богоматери замироточила!

– Перун бог воинов. Как бы не к войне большой кровавой, – опасливо перекрестилась дородная княгиня Шеховская.

– Великий князь повелел брату моему двоюродному рать великую собрать для похода решительного на Литву, – подтвердила постельничая. – Головным полком, кстати, юный князь Овчина, басурман сокрушитель, командовать выбран. Вскорости выступают.

От этого известия Великая княгиня вздрогнула, вскинула руку:

– Что-то в горле пересохло. Попить налейте мне.

– У меня вот по случаю настой облепиховый с собой приключился, – сняла с пояса небольшой бурдючок княжна Шуйская. – Испей, государыня!

– Не прикасайся, Соломония Юрьевна! – от подобного покушения на свои права княгиня Шеховская буквально подпрыгнула со своего места. – Мало ли что? Я кравчая, я токмо за этот морс поручусь!

Она поспешила к лакированному столику, на котором стояли вазы с курагой, изюмом и инжиром, с пастилой и цукатами, два кувшина и кубки, налила в один из них розоватого напитка, в несколько глотков осушила, наполнила снова и поднесла правительнице всея Руси:

– Вот, государыня, испей из моих рук, – последние слова она произнесла с нажимом и торжествующе посмотрела на постельничую, числящуюся по месту на пять ступеней ниже кравчей.

Соломония попила, вернула золотой бокал, пошла дальше вдоль стола, перебирая ткани, и вдруг захрипела, закашлялась, вскинув руки к горлу. Скривила лицо, с видимым трудом произнесла:

– Что ты мне дала, изменщица?!

– Вот же, государыня, доброго настоя испей! – подсуетилась княжна Шуйская, подавая ей бурдючок.

Великая княгиня схватила кожаную флягу, вскинула надо ртом, сделала несколько больших глотков, с облегчением перевела дух:

– Благодарствую, Анастасия Петровна. Вкусные ты напитки имеешь. Желаю, чтобы таковые средь кушаний моих завсегда стояли.

– Сегодня же о том распоряжусь, государыня, – почтительно склонила голову постельничая.

– Невместно сие! – возмутилась княгиня Шеховская. – Токмо кравчая о пище и напитках великокняжеских завсегда заботится!

– Отныне княжна Анастасия Шуйская о сем заботиться станет, ей верю, – ответила Соломония. И твердо отрезала: – Такова моя воля!

Княгиня Шеховская налилась краской, несколько раз яро вдохнула и выдохнула, развернулась и выскочила из горницы, громко хлопнув за собой дверью.

Дворцовый переворот, навсегда обезопасивший Великую княгиню от отравителей, свершился.

14 февраля 1525 года