Она вскакивала и, подхватив аэрозоль, бросалась в погоню за воображаемым тараканом. Фалафельщик вздыхал, откладывал отчет и расслабленно растекался в кресле, переводя истекающий горелым маслом взгляд с телевизора на мои коленки и обратно к экрану. Конечно, я молчала. Ем за троих! Вот ведь сволочь! Я реально была тогда кожа да кости – не потому, что морили голодом – меня просто тошнило от мерзостной пары моих так называемых приемных родителей. Я молчала и думала: «Странно, что уходит только в полтора раза больше!» Эта сушеная вобла Жаннет специально накручивала список покупок, чтобы получить побольше марок. Всякий раз, расплачиваясь у кассы, она обнаруживала, что до числа, кратного шестидесяти, не хватает десятка-другого шекелей, и, прикинув в уме нужную сумму, тут же посылала меня к полкам, чтобы дополнить:

– Принеси еще три баночки тунца, да побыстрей! Не видишь – люди ждут! И две пачки сахара! Шустрее, шустрее! Что из нее вырастет, из этой недотепы? Вы только посмотрите – едва перебирает ногами…

Потом она бережно прятала драгоценные марки в кошелек, и мы шли к машине, стараясь в четыре руки удержать на прямолинейном курсе перегруженную тележку, которая, как назло, вредничала, подламывала колесики и норовила свихнуться в сторону, чтобы поцарапать чье-либо автомобильное крыло. По дороге домой Жаннет болтала без передышки, подпевала радиопередачам, смеялась над собственными шутками и вообще пребывала в том превосходном расположении духа, какое обычно сопутствует девушкам, идущим на долгожданную встречу с любимым. Она ведь тоже предвкушала свидание – свидание с марками и картой.

– Я просто уверена, что на этот раз получу если не «сельдерей», то «авокадо»! – звенела моя приемная мамаша пружинным от счастья голосом. – Я чувствую это всей душой – знаешь, как это бывает, когда чувствуешь всей душой? Ах, ничего ты не знаешь… Если не «сельдерей», то «авокадо», а может, и оба сразу! А на мясной отдел я даже боюсь загадывать… Мясные марки всегда приходят внезапно, как случайный подарок, как любовь. Помнишь, на прошлой неделе это были «куриные крылышки»? «Куриные крылышки»! О, Боже! Даже не знаю, что со мной случится, когда наконец выпадет «шницель». О, Боже! «Шницель»!

И я опять молчала, потому что точно знала, каким будет продолжение. Думаю, что догадывалась и Жаннет – не явно, а где-то в глубине души, если, конечно, у сушеной воблы бывает душа. Во всяком случае, даже по возвращении домой она не слишком спешила заняться марками, а напротив, всеми силами оттягивала этот волнующий момент. Он наступал лишь после того, как мы заканчивали раскладывать покупки по кухонным шкафам и двум холодильникам. Затем вобла отсылала меня в подвал с грузом круп, бутылок, консервных банок и прочих продуктов дальнего стратегического назначения, а сама шла наверх – переодеться в домашнюю чешую.

В подвальной кладовке я старалась задержаться как можно дольше. Из-за все той же безудержной погони за марками она была забита почти под завязку. Наверно, так выглядят сверхсекретные армейские склады, где штабные генералы планируют годами отсиживаться в случае ядерной войны, пока не снизится уровень смертоносной радиации. На крепких металлических полках громоздились батареи консервов и штабеля макарон, высились пирамиды пакетов и пачек сахара, соли, риса, муки – причем все это многими десятками, если не сотнями, а рулонами бумажных полотенец и туалетной бумаги можно было без труда несколько раз обмотать земной шар по экватору. Я уж не говорю об аэрозолях против жуков и тараканов – с точки зрения Жаннет, этого ядовитого добра никогда не бывало чересчур много…

Подвал обрабатывали инсектицидами особенно часто, поэтому там жутко воняло, но я терпела сколько могла и возвращалась, лишь когда начинала кружиться голова. Уже на лестнице меня встречал визгливый голос приемной мамаши:

– Морковка! Опять морковка! Сколько можно подсовывать эти морковки, черт бы их побрал?! Я уже не знаю, куда их девать!..

Поднявшись из кладовки в гостиную, я всякий раз заставала одну и ту же картину: за обеденным столом, разложив на нем складень игры «Супермаркет», восседала Жаннет, и злобы на ее рыбьей физиономии с лихвой хватало, чтобы сожрать живьем всех беззащитных девочек в радиусе ста километров, а может, и больше. Вообще-то причин для злости было в избытке. Те, кто придумал эту игру, заранее позаботились о редкости некоторых марок. Жаннет довольно быстро заполняла большинство квадратиков того или иного отдела, но затем дело стопорилось.

По дороге к какому-нибудь дурацкому «сельдерею» попадались десятки уже наклеенных, а потому никому не нужных «морковок» или «бананов». На первых порах Жаннет еще садилась на телефон и принималась обзванивать своих знакомых на предмет обмена.

– Алло, Яффа? Представь, у меня есть лишняя «морковка»! Не сменяешь ли на что-нибудь? Ах, у тебя их тоже избыток… Жаль…

– Алло, Масуда? Тебе нужна «морковка»? Что?.. Фу, похабница! Я ведь серьезно спрашиваю. Нет, «шоколад» у меня уже заполнен. Больше ничего нет?

– Алло, Ариэла?..

Но со временем у всех ее знакомых образовалась точно такая же ситуация, и звонить стало просто некому. Ни тебе «сельдерея», ни тебе «шницеля» – зато назойливые «морковки», «бананы», «куриные крылышки» и «шоколад» сыплются как из рога изобилия – есть от чего впасть в отчаяние. В принципе, можно было бы вовсе выйти из игры: некоторые подруги Жаннет так и поступили. Но, с другой стороны, как бросишь почти уже заполненную карту, почти готовый «овощной отдел»? Когда-то ведь он придет наконец, этот проклятый «сельдерей»! В его ожидании вобла заводила новую карту, но вскоре заполнялась и та – и, опять же, лишь частично, без нескольких заветных квадратиков, издевательски зияющих со стола и недоступных, как редчайший бриллиант в пуленепробиваемой витрине выставки драгоценностей.

Проверив все принесенные из супера марки и убедившись, что желанного улова нет как нет и на этот раз, Жаннет вскакивала со стула, чтобы выместить свое раздражение на двух единственно доступных ей объектах: на мне и на тараканах. Но если тараканы в пропитанном ядами доме могли выжить только в башке у этой сумасшедшей дуры, то я была вполне реальной, хотя и старалась сжаться в как можно более незаметный комочек – такой, какие запихивают в щели между глыбами Котеля. Нет, она не била меня… но лучше бы била, потому что избиения не бывают продолжительными – я прекрасно знала это по опыту Джей-Эф-Кей. Она пилила меня тупой ножовкой слов, упреков, обвинений, угроз и поношений. Она придумывала для меня всевозможные кары и наказания, невыносимые даже не болью, а позором, унизительным отсутствием минимальной причины и какого-либо смысла. Эта экзекуция могла длиться часами и заканчивалась лишь тогда, когда, притомившись, вобла хватала очередной баллончик аэрозоля и переключалась на воображаемых тараканов.

Если ад действительно есть, то можете мне поверить: в нем воняет горелым фалафельным маслом и играют в лотерею «Супермаркет». В списке ненавидимых мною вещей эта игра стояла на четвертом месте, сразу за фалафельщиком Цвикой, его сволочной женой и бросившей меня сучкой-мамашей. Ее не смог потеснить даже такой непростой экземпляр, как мой первый муж Мени Царфати.