Постепенно у Жилинского начинала появляться уверенность в том, что налицо — вражеская провокация.

На горизонте, там, где лежал Ирстенбург, угадывались контуры каланчи…

Поздним вечером на железнодорожную станцию Папендорф, находящуюся в немецком тылу, прибыл небольшой состав — два вагона и цистерна, пахнущая шнапсом. Одетые в форму интендантских частей солдаты под командованием лейтенанта с волевым лицом выгружали деревянные конструкции, огромную бочку с керосином, выводили лошадей.

Здание вокзала, построенное перед самой войной, выглядело неожиданно пышно для такого захолустного места и вообще казалось каким-то вызовом войне, грохочущей неподалеку. Двухэтажное сооружение напоминало дворец с огромным количеством лепнины, завитушек и прочих украшений. Неизвестный архитектор, как видно, постарался от души. От красно-белого цвета рябило в глазах. Впрочем, все это мало волновало офицера из прибывшего состава. Стоя на платформе и пощелкивая сорванной веточкой рябины по голенищу сапога, он ожидал дежурного по станции, идущего навстречу.

Уставший от встречи бесконечных эшелонов дежурный с красными от бессонницы глазами оказался тем не менее человеком живым и подвижным.

— Ваши документы! — козырнул он, всматриваясь в лицо офицера.

Получив документ, дежурный внимательно ознакомился с содержимым и вернул его офицеру. Документы, естественно, были в полном порядке, поскольку никаких фотографий тогда на удостоверениях не было и они могли оказаться в руках любого. В подлинности своего удостоверения прибывший и не сомневался.

Дежурный, едва взглянув в документы, почти сразу наметанным взглядом понял, что они самые что ни на есть настоящие, причем заверенные подписью самого Мольтке-младшего.

— Прошу вас, — дежурный вернул бумаги, уважительно взглянув на лейтенанта.

— Ну, как тут у вас ситуация? — усмехнувшись, поинтересовался новоприбывший тыловой офицер.

— Почему не вовремя доставили керосин? — вопросом на вопрос ответил дежурный по станции. — Ведь вы же должны были прибыть гораздо раньше, — говорил он, глядя в толстую тетрадь с расписанием.

— Мы стали жертвой налета русской легкой кавалерии, — с заметным акцентом ответил тыловой офицер. — Пришлось отбиваться.

— Вот оно что! — дежурный с интересом посмотрел на лейтенанта. — И как же это произошло?

Будучи любителем разных историй, особенно военных, работник вокзала собирал их, можно даже сказать, коллекционировал. Тем более что должность вполне располагала к тому, чтобы он становился хранителем историй. Люди с проходящего через станцию транспорта были для него источником информации. Вечером, сидя в пивной, он сам становился центром внимания. Отхлебывая душистое пиво, Пауль рассказывал разные истории, уже приукрашенные им.

— Как произошло? — переспросил новоприбывший офицер. — Да как оно обычно и бывает.

— Ну, а все же? — не отставал любопытный собеседник.

— Выехали мы еще за полночь, — скрывая усмешку, начал тыловик. — Все было бы хорошо, но утром появились казаки.

— Казаки! — невольно повторил железнодорожник. Это слово для немцев стало с началом войны символом ужаса, испытываемого перед противником, не знающим ни жалости, ни страха.

— Да, казаки, — проговорил лейтенант. — Тактика у них самая простая, но весьма эффективная. Вы представляете себе, что такое атака казаков?

— Ну, так… в общих чертах, — кивнул дежурный.

— Ничего в таком случае вы не знаете, — решительно заключил собеседник. — Это же водопад, лавина. Когда их большое количество, скажу я вам, впечатление просто устрашающее. Движутся они с диким визгом, напоминающим татарские вопли из времен Средневековья. Когда видишь такое, то просто волосы дыбом на голове встают! Ну а как рубят казаки — это, скажу я вам, замечательное зрелище.

— В каком смысле?

— В самом простом. Они ведь, то есть казаки, ничем другим, кроме как войной, не занимаются. Они ведь даже не платят за землю, на которой живут.

— Это как же, господин лейтенант? — удивленно спросил немец. — Жить на государственной земле и не платить за нее…

— Очень просто. Государство идет им навстречу, но и они в ответ связаны определенными условиями — играют роль всегда готового к военным действиям войска, — пояснил офицер. — Война — это их стихия. Поэтому воинское мастерство у них доведено до совершенства. Так вот, многие из них с одного удара человека до пояса разрубают.

— Да вы что? — поцокал языком дежурный по станции.

— Да-да, именно так, — подтвердил Булак-Балахович (это, конечно, был именно он). — Но мы-то, конечно, тоже не лыком шиты. Пришлось отстреливаться. Однако вся эта канитель задержала нас на несколько часов. Но главное, что задача выполнена, мы добрались до места и, что немаловажно, без потерь. Это была, на счастье, лесная дорога, — закурив, сообщил офицер. — Поставили мы повозки в качестве заграждения и открыли такой огонь по этим дикарям, что те подобраться к нам не могли. Так и отступали — то двигаясь, то вновь создавая оборону. Пришлось сделать крюк, чтобы выскочить из той западни, которую они нам поставили. Все это, безусловно, забрало время, но нам удалось выбраться. Да и то мы бы прибыли неизвестно когда, но, к счастью, нам подвернулся поезд. Так что пускай и с приключениями, а все же добрались, — заключил офицер.

— Вы, наверное, из «Фольксдойче»? — предположил дежурный. — Акцент у вас такой… специфический.

— Да, родился в Либаве, — подтвердил офицер.

— А что в бочке? Неужели шнапс?

— Именно так, дружище. Как же на фронте без такой важной вещи!

— Это точно, — осклабился железнодорожник. На его длинной шее заходил кадык.

— Когда будут подводы для нас?

— Да вот хоть сейчас можете грузиться.

Получив подводы, отряд переодетых русских кавалеристов направился с муляжом и керосином в ту самую сторону, где и находился настоящий танк.

Зато новость о целой цистерне шнапса мгновенно распространилась по немецким окопам. «Германские интенданты» также внесли посильный вклад в дело распространения слухов. Несколько «доверительных разговоров» со встреченными немецкими вояками убедили тех, что на подходе еще несколько составов со спиртным.

Отряд продолжал движение.

— Ведь вы посмотрите, если на австрийском фронте одно положение, то у нас совершенно другое, — говорил корнет сидящему рядом на подводе Спицыну.

— О чем это вы?

— Против нас стоят немцы. Неважно какие: пусть это пруссаки, баварцы или саксонцы. Не суть важно. Естественно, среди них можно встретить и поляков, живущих на исконно польских территориях, в разное время вошедших в состав Германии. Но таких, надо сказать, немного, и погоды они не делают. А возьмите Австро-Венгрию — это же небо и земля по сравнению с германцами. Австрийская империя веками составлялась, будто сшивалось лоскутное одеяло. Что уж далеко ходить — сама Австрия, сами австрияки — ведь это и есть, по сути, те же самые немцы. Чем они вообще отличаются от противостоящих нам пруссаков? Да, надо сказать, немногим. Региональными отличиями и закваской, сложившейся при жизни в другом государстве, воображающем о себе слишком много. А вторую по численности группу населения в этой лоскутной империи составляют венгры, у которых взгляд практически на все происходящее в стране и за ее пределами отличается от австрийского.