Предсказатель с непроницаемым лицом осведомился об имени (не христианском, а ацтекском) больного, данном ему при рождении, а потом взял полученную от просителя монету, потряс костяшки в своём черепе, а когда они легли на покрывало неровным овалом, заявил, что это очертания могилы, а стало быть, больной вскоре распростится с тяготами сего мира.

Не удержавшись, я скептически фыркнул, и старый урод мгновенно вперил в меня злобный взгляд. Простой индейский мальчишка съёжился бы от суеверного страха, но я пусть пока и не являлся picaro, но уже потихоньку начинал в мечтах видеть себя этаким плутом-кабальеро. К тому же я получил исключительное для lépero образование, благодаря чему предрассудков у меня сильно поубавилось, а вот любознательности, напротив, прибавилось. Возможно, мне было бы лучше уйти, не искушая судьбу и не тревожа тёмные силы, но меня уже понесло.

— Невозможно узнать будущее, бросая старые кости, — самоуверенно заявил я. — Это никакая не магия, а суеверие, рассчитанное на невежественных старух и дураков.

Ах, до чего же дерзка и опрометчива юность! Нить судьбы плетётся для всех. В тот далёкий день на ярмарке кости были брошены и для меня, и неведомые всем, кроме богов, тропы моей жизни, линии моей судьбы, которую ацтеки именовали «тонали», были занесены в Тональматль, Книгу судьбы. Но откуда я мог знать, что в тот памятный день мне суждено обзавестись друзьями и врагами, которые будут сопровождать меня на протяжении всей жизни?

На лице старика появилась злобная гримаса, похожая на свирепый оскал лесного кота. Он потряс пригоршней костей перед моим лицом и пробормотал какое-то заклинание на одном из индейских наречий, которого я не знал.

Я решил потихоньку уйти. Зачем искушать судьбу?

— Метис! Твоё сердце будет вырвано из груди на жертвенном камне, когда восстанут ягуары!

Эти слова, произнесённые едва слышным шёпотом у меня за спиной, были сказаны на науатль. Я развернулся и, хотя произнёсший эту угрозу индеец уже удалялся, чтобы затеряться в толпе, успел его увидеть.

Я поспешил прочь, расстроившись из-за собственных необдуманных замечаний и зловещего предсказания, которое они спровоцировали. Не то чтобы я вдруг проникся мистицизмом, но слова незнакомца дышали неподдельной злобой. Никакой связи между ягуарами и жертвенными камнями я в ту пору не видел, хотя и знал, что индейцы почитают огромных лесных котов как священных животных.

Может быть, в любое другое время замечание этого индейца лишь рассмешило бы меня, я воспринял бы его как очередную попытку пройтись насчёт моей дурной крови, но это была уже вторая угроза, с которой я столкнулся за весьма непродолжительное время. Она не то чтобы напугала меня, но разозлила, испортив ещё недавно такое приподнятое настроение.

Я проталкивался в толпе, досадуя на себя: мало того что влез как дурак со своими замечаниями, так ещё и не нашёлся с ответом. Настоящий picaro наверняка сразил бы злобного шамана своим едким остроумием. Впрочем, последняя угроза исходила даже не от шамана, а от незнакомца, которого я толком не разглядел.

Я направился к книжным лоткам, рассчитывая застать там отца Антонио или брата Хуана. Мой покровитель любил рассматривать книги, хотя и не покупал их, ибо любой завалявшийся медяк пускал на приобретение еды для бедных. Разумеется, я мог стянуть для него какую-нибудь приглянувшуюся libro[38], но клирик бы, конечно, этого не одобрил.

Первым мне на глаза попался брат Хуан, толковавший в книжном ряду с каким-то человеком. Как раз когда я подошёл поближе, этот человек, заговорщически оглядываясь, стал отводить брата Хуана куда-то в сторонку.

Узнав этого малого, picaro по имени Матео, я припустил бегом, опасаясь, не затевает ли авантюрист очередную каверзу. Однажды он уже втянул меня в рискованную историю с женой алькальда, и, сколько бы карлик ни распинался, что это великий драматург, выступавший перед коронованными особами, судя по всему, мой новый знакомый являлся первостатейным мошенником. Я таких прохвостов распознавал с первого взгляда, а вот простодушный, доверчивый брат Хуан запросто мог оказаться жертвой.

Оказавшись позади прилавков, Матео передал монаху спрятанную под плащом книгу. При виде меня он схватился было за кинжал, но Хуан успокоил picaro, заявив, что я слуга его знакомого священника. Матео, похоже, меня не узнал, но этому удивляться не приходилось. С чего бы ему вдруг хранить в памяти образ какого-то никчёмного lépero?

Я, низко кланяясь, подался назад, но остался в пределах слышимости.

— Это не простая книга, — сказал Матео, продолжая прерванный моим появлением разговор, — это настоящая классика рыцарского романа, величественный эпос, во много раз превосходящий приключения Амадиса Галльского[39] и Палмерина де Олива[40]. Убедись сам — роскошный переплёт из марокканской кожи, элегантный готический шрифт, изысканный тонкий пергамент, и всё буквально за гроши, жалкие десять песо.

Десять песо! Да небось за такие деньги можно выкупить самого Папу. Отдать месячное жалованье (а именно такую сумму зарабатывало большинство тех, кто живёт своим трудом), и за что? За рыцарский роман? Глупейший рассказ о рыцарях и дамах, об убитых драконах, завоёванных королевствах и спасённых девах? Наверняка это одно из тех произведений, что подвигли несчастного Дон Кихота сражаться с мельницами.

Брат Хуан любовно рассматривал книгу.

— Что-то не похоже на тонкий пергамент...

— Клянусь, это самый лучший пергамент, изготовленный на берегах древнего Нила и переправленный через Средиземное море в Мадрид для личных нужд нашего благочестивого монарха. Только благодаря весьма благоприятному стечению обстоятельств это произведение искусства попало в руки знающего человека вроде меня.

— На берегах Нила делают папирус, а не пергамент, — встрял я.

Picaro бросил на меня угрожающий взгляд, но тут же вновь переключил внимание на брата Хуана. Монах читал вслух цветистый заголовок тома:

— «Хроника невероятных деяний трёх благородных прославленных рыцарей из Барселоны, которые сумели одолеть десять тысяч вооружённых мавров и пять ужасающих чудовищ, возведя на престол Константинополя законного государя и обретя при этом больше сокровищ, чем имелось у какого-либо короля христианского мира».

Я загоготал:

— Заголовок звучит нелепо, и такова же, надо думать, вся эта книга. Слава богу, Сервантес в «Дон Кихоте» высмеял и разоблачил все эти нелепые бредни. В наше время только законченный дурак станет читать такую чушь. А уж писать тем более.

Брат Хуан, смутившись, вернул книгу Матео и торопливо удалился. Я направился было за ним вслед, но тут услышал, как Матео тихонько меня окликнул: