— Вот и хорошо. Меньше знаешь — крепче спишь. Неведение, Кристобаль, твой единственный союзник, а лишние познания могут довести до погибели.

С этими словами он направился к книжным лоткам, чтобы ознакомиться с новоприбывшими сочинениями Платона и Вергилия. А вот брат Хуан увлечённо листал книги о романтических приключениях, в поисках Бога и Грааля, странствующих рыцарей и прелестных дев. Некоторые из этих сочинений были запрещены церковью, некоторые нет, но даже дозволенные цензурой купить он всё равно не решался.

Вообще-то обычно я и сам частенько толкался у книжных лотков, пролистывая томики, но для пятнадцатилетнего паренька на ярмарке оказалось слишком много других соблазнов. Меня не могла не привлечь компания кудесников и чародеев, заявлявших, что они умеют оживлять мёртвых, предсказывать будущее и читать по звёздам. Поблизости труппа бродячих фокусников глотала шпаги и выдыхала огонь.

Твёрдо решив не позволить страху испортить мне удовольствие от ярмарки, я купил на полученные от отца Антонио медяки плоскую, жёсткую, намазанную мёдом лепёшку и, пожёвывая её, продолжил расхаживать вдоль торговых рядов. Казалось, здесь можно было купить всё — от соблазнительных putas до пульке, свежего, только что из мясистой сердцевины агавы, и редких вин, которые выдержали и путешествие по вздыбленному штормами морю, и качку на спинах шагавших горными тропами мулов.

Проходы между рядами с текущими по ним толпами походили нареки. Купцы и торговцы, солдаты и моряки, шлюхи и благородные дамы, индейцы и метисы, богато одетые espanoles[36], сельские старосты, касики в ярких индейских накидках, пышные африканки и красавицы мулатки.

Две испанки остановились на оживлённом перекрёстке, потрясая тамбуринами — плоскими музыкальными инструментами, напоминающими барабаны, но со звонкими дисками, прилаженными вокруг обручей. Я мигом признал в них танцовщиц, выступавших, когда тот проходимец, Матео, декламировал «Песнь о моём Сиде». Двое мужчин из их компании поставили на попа бочку и водрузили на неё карлика.

— Amigos, услышьте мой призыв! Спешите к нам, и вы увидите и услышите нечто совершенно удивительное — поразительные предания, часто исполняемые для коронованных особ Европы, неверных султанов Аравии и Персии, а также языческих императоров Азии.

Памятны нам те скорбные дни, когда наша гордая земля была опустошена, завоёвана и покорена нечестивыми маврами. Лишь несколько маленьких королевств управлялись христианскими правителями, но и они были вынуждены платить дань приспешникам Магомета. И платили они её не золотом, добытым из недр земли, но юными златокудрыми девами, прекраснейшими нашими соотечественницами. Каждый год красу христианского мира отправляли для непотребных утех мавританского короля и его нечестивых придворных.

Театрально воздев руки и закатив глаза, карлик повёл свой трагический рассказ дальше:

— В нашей стране не было Сида, не было никакого героя, но, представьте, нашлась девушка, которая не пожелала стать игрушкой распутных мавританских извергов. В белоснежном одеянии, с ниспадающими на плечи золотыми локонами, стрелой влетела она в зал, где испанский король держал совет со своими рыцарями, и, дабы устыдить этих людей, назвала их трусами, не достойными именоваться мужчинами. Красавица упрекнула их в том, что они сидят на своих мечах, в то время как цветок чести Испании попран и поруган.

Карлик обвёл драматичным взглядом собравшихся: смущённых мужчин и возмущённых женщин.

— И знаете, что ещё сказала им эта прекрасная дева? О, она заявила, что, если у этих трусов не хватает мужества сразиться с маврами, тогда женщины сами вооружатся испанской сталью и отправятся драться с неверными вместо них.

Каждого в толпе слушателей, и меня в том числе, охватил жгучий стыд за этих рыцарей. Да и как же иначе, если величайшим сокровищем Испании издавна считались честь её мужчин и добродетель её женщин! Безропотно отдавать наших женщин врагам в качестве дани? Ну уж нет! Скорее я позволю вырвать мне язык, выколоть глаза и отрезать cojones.

— Подходите же к нам поближе, amigos. Сейчас наши танцовщицы исполнят для вас танец под названием «Девичья дань».

В то время как толпу мужчин интересовали в первую очередь прекрасные танцовщицы, и в особенности их соблазнительные бёдра, которые они демонстрировали зрителям, приподнимая юбки, карлик внимательно приглядывался к инквизиторам и другим монахам, сновавшим по ярмарочной площади. Он не терял их из виду всё то время, пока двое мужчин из труппы обходили зрителей со шляпами, а женщины пританцовывали и пели.

Хотя слова этой песни казались достаточно невинными, язык телодвижений был куда более выразительным, ибо танцовщицы то и дело прерывали пение и очень правдоподобно показывали, что именно ожидало испанских девушек в мавританском плену. Представители церкви вполне могли счесть это неподобающим, запретить выступление и даже арестовать труппу.

Женщины снова прервали пение и закружились в танце, да так, что их юбки поднялись до талии. Под юбками у прекрасных танцовщиц ничего не было, и я разинул рот, увидев между их ног пресловутые сады блаженства, один из которых мне недавно показывали. Мужчины, естественно, приходили в неистовство, и монеты в шляпы так и сыпались.

Что же, интересно, есть такого в испанских женщинах, что приводит испанских мужчин в безумие? Им часто случается увидеть обнажённой индианку или негритянку, и нельзя сказать, чтобы эта нагота не пробуждала в них вожделение, но особого буйства чувств она не вызывает. Зато стоит им углядеть лодыжку испанки или заглянуть ей за вырез платья, они сами не свои. Ну а уж эти танцовщицы показывали куда больше, чем лодыжки.

— Тсс! — шикнул карлик. — Они следят!

Танцовщицы действительно привлекли внимание двоих священников, но по сигналу карлика тут же опустили юбки, приняли скромные позы и, сменив мелодию, затянули «Песнь галеры» — крик души женщины, тоскующей по своему возлюбленному, томящемуся в мавританском плену.

Естественно, что за такую песню их не упрекнул никто, даже двое святош-доминиканцев. Про себя я отметил, что теперь, в своих пёстрых, кричащих одеждах, артисты ничуть не походили на тех, сильно смахивающих на слуг людей, что сошли с кораблей казначейского флота. Понятно, что простыми работниками они переодевались для маскировки, ибо, сочтя род занятий новоприбывших низким или непристойным, портовые власти могли бы завернуть их и отправить в Манилу, что было равнозначно смертному приговору. Что касается отношения властей к бродячим труппам, отец Антонио заметил: