— Ничего, — солгал я.

У каменной плиты Целителя не было. Не оказалось старика и на том месте, где он бессовестно выманил у меня dinero, и я отправился к лагерю индейцев, твёрдо вознамерившись вернуть свои деньги. Меня одолевала нешуточная злость, и в то же время я был слегка смущён. Неужели этот индейский пройдоха считает себя picaro? Но ведь это я выбрал для себя такую судьбу.

Увы, пока что я на этом поприще не преуспел — старый прощелыга исчез, прихватив два моих реала. Я был оскорблён, но это ещё можно было пережить. Главная беда заключалась в утрате денег, каковые я чтил превыше папского престола.

За час до заката я отправился смотреть пьесу.

Представление давалось на поляне, окружённой деревьями, между которыми, дабы зеваки не любовались зрелищем задарма, натянули одеяла. Денег, чтобы заплатить за вход, у меня уже, увы, не было, однако ловкость и цепкость остались при мне. Забравшись на дерево, я оказался высоко над одеялами, таким образом получив в своё распоряжение личный балкон.

Вполне естественно, что карлик, собиравший плату за вход, бросал на меня сердитые взгляды, но я, как заправский picaro, не обращал на него внимания. В конце концов, не один я был такой прыткий — несколько служителей церкви тоже заявились на представление бесплатно, но никто им и слова не сказал.

Перед началом пьесы две привлекательные picaras энергично сновали среди зрителей, по большей части мужчин, настойчиво предлагая сласти. Торговля сочеталась с флиртом. В Новой Испании мужчин-испанцев было раз в двадцать больше, чем женщин испанского происхождения, так что неудивительно, что эти артистки сразу оказались в центре внимания наших hombres. Мне же было интересно, пользовались ли они таким же успехом у себя дома, в Испании.

На поросшую травой «сцену» поднялся карлик.

— Польша, древнее королевство, лежащее на берегу моря, находится к северо-востоку от нашей солнечной Испании. С этой арктической державой граничат земли алеманов, датчан и русских.

Незадолго до того, как началась наша история, у короля Польши родился сын, наследный принц. Его возлюбленная супруга умерла при родах, однако напасти, обрушившиеся на властителя Польши, на этом не заканчиваются. Придворные прорицатели предсказывают, что, когда его сын вырастет и взойдёт на трон, начнутся страшные войны. В стране настанет кровавое время, Польша подвергнется разорению, и так будет продолжаться, пока сам король не падёт к ногам принца.

— Что оставалось делать королю? — спросил карлик драматическим шёпотом. — Следовало ли ему отдать приказ убить младенца? Своего родного сына от любимой, безвременно умершей супруги?

Карлик сделал паузу, чтобы отхлебнуть вина из кубка. Будучи свидетелем того, как Матео декламировал «Сида», я уже по опыту знал, что от сценической речи основательно пересыхает в горле.

— Король, зная, что принц обратит его королевство в руины, воздвиг мрачную неприступную башню без окон.

И далее зловещим голосом карлик поведал, как в недрах этого сурового и лишённого света бастиона мальчик рос в цепях, закутанный в звериные шкуры. И лишь один смертный ухаживал за принцем, старый мудрец, обучавший своего подопечного не только различным искусствам и грамоте, но также повадкам зверей и птиц. Однако он держал мальчика в неведении относительно хитростей и коварства людей.

— Тоже мне, обучение! — подал голос какой-то умник из публики.

— Тоже мне, пьеса! — подхватил другой.

— А где же мародерствующий пират? — посетовал ещё один недовольный. — Где обещанный бесстрашный герой?

— Матео Росас, имя которого гремит в великих театрах Севильи и Мадрида, лично выбрал для вашего развлечения шедевр Педро Кальдерона де ла Барка. А всем, безусловно, известно, что Кальдерон как мастер сцены уступает только Лопе де Веге.

По ворчанию зрителей у меня создалось отчётливое впечатление, что «прославленное» имя Матео ничего для них не значит, хотя чем им не угодила история про мрачную башню и заточенного в ней принца, я не понял. Меня, например, она заинтересовала — очень хотелось узнать, как поведёт себя этот затворник, когда наконец выберется из своей темницы и встретится с отцом. А заодно и с реальной жизнью. Я просто ёрзал от нетерпения, был весь как на иголках.

Карлик, ничуть не смутившись, продолжил:

— В тот момент, когда начинается наша история, король Польши уже очень стар и вот-вот умрёт. Но кто станет его преемником? Его законный наследник томился в цепях всю свою жизнь, и неизвестно, способен ли он управлять государством. Если нет, то следующим наследником становится племянник короля, герцог далёкой земли под названием Московия, сурового, дикого края, что лежит на краю света к востоку от Польши.

Король, герцог и все знатные люди королевства встречаются во дворце на совете. Как быть: разрешить принцу править или предать его смерти из-за того страшного пророчества? И вот король принимает решение испытать уже повзрослевшего в заточении сына, дабы выяснить, подвластен ли он разуму или же им правит ярость дикаря. Однако на всякий случай — хотя пророчество и было ужасным, но доселе принц пребывал в строгой изоляции — король приказывает наставникам убедить сына, что все его воспоминания есть не более чем сны.

В то же время в столицу Польши под чужим именем прибывает некая Розаура, обесчещенная герцогом Московии и жаждущая мести. Переодевшись мужчиной, она вынашивает коварный план, собираясь страшно отомстить герцогу Московии за поруганную честь.

— Итак, amigos, мы начинаем. Сцена первая. Действие происходит возле тюремной башни на высокой горе, где томится принц Сигизмундо.

Карлик махнул рукой в сторону Матео и других актёров, которые ждали, если можно так выразиться, «за сценой». Все мужчины, кроме Матео, были с накладными бородами, две актрисы красовались в париках.

— Блистательный Матео Росас исполнит роль принца и несколько других ключевых ролей. Сейчас для удовольствия почтеннейшей публики актёры труппы «La Nómadas» представят пьесу Педро Кальдерона «Жизнь есть сон».

Изящно взмахнув шляпой, Матео обратился к публике уже в качестве Сигизмундо, принца Польши:

Затем Матео перешёл на прозу:

— У меня меньше свободы, чем у птиц, зверей и рыб. Порой гнев вскипает во мне, как вулкан Этна, и я готов вырвать сердце из собственной груди. Где тут закон, правосудие или рассудок, если человеку отказано в сладости свободы, той самой, которую Господь даровал ручью, рыбёшке, зверю и птице?