– Хорошо. Я хочу скидку на эту книгу, – она указала на недавно вышедший сборник суфийской поэзии.

– Как вы знаете, политика Diwan не подразумевает скидки. Возможно, вам стоит обратиться в библиотеку.

_______

В начале 2000-х годов, когда существовавшие в то время издательства начали расширяться, а новые – создавать свои каталоги, и те и другие стали публиковать меньше переизданий и расширять ассортимент современной арабской литературы. Люди вновь заинтересовались египетскими авторами, многие из которых добились признания в 1980-е и 1990-е годы, но лишь недавно им стали уделять то внимание, которого они заслуживали: Ибрахим Абд аль-Магид, Радва Ашур, Ибрагим Аслан, Сальва Бакр, Гамаль аль-Гитани, Соналлах Ибрагим, Мухаммад аль-Манси Кандиль, Эдвар аль-Харрат, Абд аль-Хаким Касем, Баха Тахер и многие другие. Решив, что египетской и доступной в нашей стране литературы нам мало, Хинд стала отыскивать и закупать книги признанных литературной критикой арабских писателей, таких как Хода Баракат (Ливан), Мухаммад Шукри (Марокко), Раби Джабер (Ливан), Сахар Халифе (Ливан), Абд ар-Рахман Муниф (Саудовская Аравия) и Таййиб Салех (Судан), которые сразу попадали в наши списки бестселлеров. До Diwan египетские читатели могли раздобыть эти книги только на Каирской международной книжной ярмарке, куда арабские издательства привозили произведения своих самых популярных авторов. Если бы не мы, они не дошли бы до египетских читателей из-за недостатков местной системы сбыта книг. Но Хинд нашла их издателей и стала свозить их к нам в магазин со всего арабского мира. Я гордилась ею – и немного завидовала. Я пообещала себе, что найду английские переводы этих романов. Ей же не была присуща моя конкурентная жилка, и заботило ее только одно: привезти достойные книги достойной публике.

Через два года после открытия из-за мизерного объема продаж, роста издержек и платы за аренду мы были вынуждены закрыть филиал в Каирском университете. Похоже, доктора Ибтисам была в чем-то права. Мои утопические мечты об этом филиале разбились о жестокую реальность: студентам нужно было просто место для тусовок. Кафе приносило тут больше дохода, чем магазин.

Хинд всегда говорила, что нужно либо играть по-крупному, либо сматывать удочки. Здесь нам пришлось смотать удочки. В день закрытия стоическая Нихал проследила за тем, чтобы персонал упаковал книги в картонные коробки, разобрал полки, освещение и то, что находилось в кафе. Все это должны были отвезти на склад, а потом использовать для оформления нового магазина – нашего следующего опыта. Когда все следы Diwan были стерты, Нихал передала ключи администрации кампуса. Я не смогла даже смотреть на это. Нихал напомнила мне, что знание – сила и что на ошибках нужно учиться. В будущем мы сможем опереться на полученные здесь представления о том, что людям нужно и что не нужно. Я ответила, что этот урок слишком дорого нам обошелся.

Хинд сказала, что нужно взглянуть на ситуацию шире. Я постаралась обратиться к одним только фактам и представить себе всю картину целиком. Я напомнила себе о том, что мы открывали Diwan в культуре, которая утратила интерес к чтению. Наша образовательная система была ориентирована на заучивание информации наизусть и подавляла свободу мысли. Доходы – если они у них вообще были – люди тратили не на книги. Те, кому, как мне и Хинд, позволяли средства, поступали в иноязычные учебные заведения, где учащиеся отрывались от родного языка. Все это беспощадно сокращало число потенциальных читателей. Культурная деятельность находилась в состоянии атрофии. И все же, несмотря ни на что, ситуация начала меняться. Забрезжил луч надежды.

Наш флагманский магазин стал достопримечательностью Замалека. В Гелиополисе стабильно шла торговля. Филиал в Маади слегка буксовал, но я знала, что никакой эксперимент не обходится без неудач. Наши точки в торговых центрах Carrefour City Centre Malls были относительно прибыльными. Кроме того, мы стали осваивать туристические направления: Cairo Marriott Hotel на Замалеке, Senzo Mall в Хургаде на Красном море, а еще в летние месяцы, когда египтяне тоже мигрировали поближе к морю, Diwan следовала за ними с сезонной точкой на побережье. Быть может, не все было потеряно.

Но вскоре мы перешли от относительной стабильности к непривычной убыточности. До нас докатились судороги глобальной рецессии. Я понимала, что мы часть мировой экономики: хотя наша связь с ней была не столь очевидна, спад все же влиял на нашу торговлю. Из-за сокращения доходов люди забеспокоились о своем будущем и стали придерживать все имеющиеся у них ресурсы. Деньги, отложенные на проведение досуга, стали перенаправляться в другое русло: откладываться в виде сбережений на черный день или тратиться на оплату ежемесячных счетов. Мы начали искать новые источники дохода, чтобы как-то компенсировать сокращение прибыли из-за упадка торговли. Каир – город, где служба доставки есть у всех: у аптек, продуктовых магазинов, мясных лавок, даже у McDonalds. Развозчики также подрабатывают персональными закупщиками: могут захватить вам по пути пачку сигарет или что-нибудь из ближайшего магазина. Я решила организовать доставку из Diwan. По случаю ее запуска Мину сделала для нас новые пакеты и книжные закладки в том же стиле. Чтобы рекламировать новую услугу, я еще на этапе бесконечной возни с документами выставила в витрине Замалека мотоцикл развозчика с придуманным Мину рисунком.

Еще мы начали думать, на чем можно сэкономить. И поняли, что только на пакетах Diwan. Становилось все очевиднее, что мы уже не в состоянии их выпускать и раздавать бесплатно. Нам было приятно дарить клиентам пакеты и теперь было мучительно трудно отказываться от этой простой радости ради восстановления бюджетного баланса. Чуть позже, когда я решилась сказать об этой идее Мину, она ответила, что отказ от ее пакетов будет ошибкой, о которой я буду сожалеть долгие годы. Я уже и так сожалела об этом, поэтому послала ее далеко и надолго. Она была права, как всегда. Мину по сей день мне это не простила – да и я сама не простила себя. В моем представлении рост Diwan был сопряжен с популярностью бренда, и я боялась, что, остановив производство пакетов, мы начнем ужиматься и дальше. Наши пакеты разошлись по всему миру и благодаря высокому качеству пережили многое из того, что было в них упаковано. Они сами по себе стали классикой. Но, как показал пример «Тысячи и одной ночи», не всякая классика выживает, а если и выживает, то нередко проходит через реинкарнацию, после которой от ее изначальной сути очень мало что остается. Я наблюдала за трансформацией Diwan: как из небольшого предприятия, которое мы были в силах контролировать, она превратилась в нечто гораздо менее управляемое. Магазин в Каирском университете был нашей первой потерей, но не последней. И все же я была уверена, что мы выживем, даже если для этого нам придется себя переделать.

– Доктор Медхат, я думала над вашими словами, – попыталась вставить я.

– Хотя бы вашей сестре хватает ума не продавать «Альф лейла ва-лейла», – он отошел от меня с раздраженным видом.

– Не волнуйтесь. Он вернется, – сказал Ахмад, стоявший рядом с огромной стопкой книг в руках.

Доктор Медхат свернул за угол, к кассам, и исчез из виду.