— Ой, да ладно вам, Варвара Валерьевна, это просто настроение у вас не очень, — миролюбиво отозвался Володя. — А вот грим вы мастерски наложили, синяков-то почти и не видно.

— Если это комплимент, то не особенно удачный.

Реплика водителя насчет грима снова вернула меня в тот вечер, когда нос мой имел несчастье встретиться с кулаком какого-то урода. Когда Мельников заговорил о видеокамере, я отмахнулась, но сейчас подумала, что в этом был бы резон. Если меня не обмануло предчувствие и нападавший ждал меня, то его вполне могла зафиксировать камера — ну, где-то же он стоял все это время? Надо подумать, под каким предлогом и через кого запросить записи. Возможно, убедившись, что ошиблась и это была случайность, я успокоюсь. Вопрос в другом: что делать, если меня действительно ждали?

Семья заменяет все. Поэтому, прежде чем ее завести, стоит подумать, что тебе важнее: все или семья…

Ф. Раневская

Во дворе бабушкиного дома я тоном, не оставлявшим возможности для возражений, велела телохранителю остаться в машине, твердо пообещав, что со мной в подъезде ничего не произойдет.

— Поймите, Слава, моя бабушка уже довольно немолодая женщина, к чему ей такое потрясение? И потом — я не хочу лишних вопросов, понимаете? А мне волей-неволей придется давать какие-то объяснения по поводу вашего присутствия. Мне бы этого не хотелось, — твердо заявила я и вошла в подъезд.

Бабушка меня не ждала, разумеется, — я не удосужилась ей позвонить, решила действовать нахрапом, за что и была немедленно наказана, так сказать, провидением. В гостиной за накрытым к чаю столом сидел мальчик лет восьми, одетый в синий пиджак с эмблемой какого-то лицея. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять — это и есть Макар, сын Светика.

На мгновение пол уехал из-под ног, я ухватилась за дверные косяки и еле перевела дыхание. Шедшая следом бабушка невозмутимо предложила:

— Ну, проходи, садись, раз уж приехала, — и у меня возникло ощущение, что это не Макар, а я отныне чужая в этом доме, хотя был он моим с рождения.

Я села за стол, все еще не в силах произнести ни слова. Выручил мальчик. Он поднял на меня такие же серые, как у Светика, глаза и вежливо произнес:

— Добрый день. Меня Макар зовут. Я могу предложить вам чай?

«Бабушкино влияние», — почему-то с неприязнью подумала я, но кивнула и выдавила:

— Д-да, благодарю.

— Познакомься, Макар, это Варвара, моя внучка, — проговорила бабушка, усаживаясь на свое место и берясь за чайник с кипятком.

Мальчик уже успел налить в чашку заварку и, держа двумя руками блюдце, протянул ее бабушке. Я наблюдала за ними как завороженная — бабушка выглядела абсолютно счастливой, как будто этот мальчик был всем тем, чего ей не хватало в жизни.

— Пожалуйста, — Макар обошел стол и аккуратно поставил передо мной чашку.

— Ну, с чем пожаловала? — спросила бабушка, внимательно разглядывая меня. — И что у тебя с лицом? Мне кажется, или грима многовато для дневного времени?

— Тебе кажется.

Присутствие мальчика выбило меня из колеи, все вопросы, которые я собиралась задать, перепутались в голове, и я не знала, с чего начать. Макар же спокойно пил чай, смешно морща при этом нос — Светик так делал иногда, если задумывался. Надо же, даже эту мелочь унаследовал…

— Не горбись, Макар, — спокойно заметила бабушка, и мальчик мгновенно выпрямился на стуле, совсем как я когда-то в детстве. — Ты закончил? Нам еще нужно пробежаться по тем романсам, что мы разучивали вчера. Иди к роялю и готовься, я поговорю с Варварой и приду.

Макар отодвинул чашку с блюдцем, аккуратно промокнул губы салфеткой и, отложив ее, вышел из-за стола. Я почему-то почувствовала себя гостьей в этом доме, причем гостьей незваной, и это неприятно царапнуло. Бабушка держалась холодно и отстраненно, как с чужой. Можно подумать, я в чем-то провинилась перед ней…

— Так и будешь молчать?

— Что? — переспросила я и наткнулась на ледяную усмешку:

— Не делай вид, что не услышала. Зачем-то же ты явилась без предупреждения? Не чаю ведь выпить — на тебя это совсем не похоже.

«Почему, ну, почему ты сидишь в позе статуи и усмехаешься с таким презрением? — хотелось крикнуть мне, чтобы хоть как-то достучаться до бабушки, чтобы увидеть хоть какую-то прежнюю эмоцию — из того времени, когда она еще была моей бабушкой. — Разве я виновата в том, что не имею детей? Или — виновата? Или — только я в этом и виновата?»

— Если ты передумала разговаривать, то я вынуждена попросить тебя либо уйти, либо подождать в кухне, пока я закончу разбирать с Макаром программу к концерту, — сухо сказала бабушка, вставая.

Я дернулась, словно получив пощечину:

— Зачем ты так со мной?

— Как?

— Как с чужой. Как будто этот… ребенок тебе ближе, чем я.

— Ты удивишься, но этот, как ты выразилась, ребенок по части душевных качеств даст тебе сто очков вперед, дорогая моя внучка. Он искренний, открытый и добрый.

— А я, значит, фальшивая, скрытная и злая? — усмехнулась я, постукивая ложечкой о чашку. — Вот только возникает вопрос — а кто меня такой вырастил-то?

— Не смей обвинять меня! — чуть повысила голос бабушка. — Я сделала для тебя все, что могла! Я старалась компенсировать тебе практически постоянное отсутствие матери! Боюсь, что это мой комплекс вины за то, что воспитала Валентину эгоистичной и избалованной. Впрочем, тебе мое воспитание, как я вижу, тоже впрок не пошло. Вся в мать.

— В мать? Раньше считалось, что я — копия отец, — усмехнулась я, чувствуя, как дрожит голос.

— При чем тут твой отец? Вы с Виктором вообще не похожи… — и тут она прикрыла рот ладонью, совершенно забыв и о светских манерах, и о ледяном тоне в голосе.

— Что?! — Мне показалось, что в комнате взорвалась граната — так зазвенело в ушах, и даже воздух как будто пошел горячими волнами от окна на меня. — Что ты сказала?! При чем… при чем тут дядя Витя?!

Бабушка, вдруг на глазах постарев, тяжело поднялась из-за стола и, непривычно для нее ссутулившись, пошла к угловой горке, в которой хранились лекарства. Я, стряхнув оторопь, вскочила и метнулась к ней, взяла за локоть и довела до дивана, усадила, подложив подушки, и вернулась к горке. Нашла нитроглицерин и с трудом заставила бабушку сунуть его под язык. Лицо ее казалось восковым, и мне стало страшно, я растерялась и не нашла ничего умнее, чем открыть окно и, свесившись вниз, заорать курившему у машины телохранителю:

— Слава! Слава, поднимитесь сюда, квартира восемнадцать! Скорее, прошу вас!