– Я тоже еще не приступал, – обреченно сообщил он. – А пора бы начинать.

Он так говорил всегда, а потом приносил контрошки только перед экзаменом, но ему прощали это из-за его представительного и занятого вида. А еще за эту его добрую улыбку, которой он сиял всю поездку до здания аэропорта, пока мы болтали о Лондоне. Он восторгался его старинными постройками и мостами, и мне пришлось согласиться с ним, потому что они выглядели великолепно и давли возможность отправиться в прошлое, чтобы почувствовать дух той эпохи.

Глеб болтал без умолку, рассказывая, где он был и что видел, и эта его болтовня успокаивала меня, постепенно возвращая к реальности. Потому что все, что было со мной там, до самолета, это все сейчас казалось сном. Хорошим, добрым, иногда грустным, но сном.

Однокурсник повел себя как джентльмен и помог мне с чемоданом. Ну, да. Он ведь не англичанин. В метро мы разошлись по разным веткам, но обещали созвониться и поболтать о том о сем.

Я доехала до станции Нагатинской, которая встретила меня потоком, спешащих на работу пассажиров. Люди, как всегда, торопились и не обращали внимания на того, кто плетется с огромным чемоданом, но мне теперь было наплевать на это, потому что я почти добралась до дома и, потому что меня окружали привычные унылые русские, которые все равно помогут мне затащить моего «гиганта» по лестнице вверх.

Выбравшись из этой толпы, я покинула подземку и попала в облако запаха, пробуждающего мой желудок, который тут же подал голос громким улюлюканьем. Запах «Шавермы» заставил достать деньги из сумочки и как в забытьи купить ролл. Теперь, наполняясь вредной едой, я чувствовала себя немного счастливее.

Дом находился в десяти минутах от метро, поэтому я даже не заметила, как очутилась в своем подъезде, где меня встретил старый, с решетками на дверях, лифт. И вот я уже на четвертом этаже, растерянно швырялась в сумке возле двери моей съемной квартиры, точнее комнаты. Дверь, не дожидаясь меня, открылась, и на пороге с выражением лица «не ждали» появилась хозяйка. Милая и радушная женщина. Вру!

– А-а… явилась, – кивая в мою сторону головой, произнесла она.

– Да, – с таким же радушным видом ответила я.

– А я думала, конец месяца. Кто платить мне будет? – ехидно прищурив глазки и все еще не впуская меня в квартиру, бубнила Злыдня Петровна. На самом деле ее звали Тамара Петровна, но Тамара я произносила вслух, а Злыдней называла ее про себя или в разговоре с Надюхой, потому что она была похожа на маленькую вредную кикимору с горбатым носом, узким лбом и большой родинкой справа над верхней губой.

– Да, заплачу я. Впустите уже! – нервно дернула за ручку двери я.

– Ладно, проходи, ноги только вытирай. Не хватало еще грязь здесь развести.

Злыдня Петровна пропустила меня в квартиру, все время бубня что-то себе под нос. Я затащила в прихожую свой чемодан и закрыла дверь, пока хозяйка стояла и следила за мной.

– Наследила-то как… – наконец, выдала она.

– Я протру за собой, не переживайте, – вздохнула я.

– Чего мне переживать. Это ты должна переживать, скоро время оплаты, а ты, небось, все деньги в своем Лондоне профукала.

Нет, ну вот какое ее дело, где я профукала свои деньги. Конечно, я их все профукала, но надеялась что-нибудь придумать потом. Только вот это «потом» похоже приближалось так стремительно, что я не успевала придумать как.

– Я зап-ла-чу, – по слогам произнесла я.

– Посмотрим-посмотрим, – покачав головой, брякнула она и пошаркала в свою комнату.

На душе было тошно, старая квартира навевала тоску и чувство беспомощности. Я повесила верхнюю одежду на вешалку и осмотрелась. Небольшая квадратная прихожая оставалась все такой же: розовые обои, старое ободранное кожаное кресло, тумба для обуви, вешалка с крючками, для одежды и огромное, в бронзовой раме зеркало во всю стену, из которого на меня смотрели серые с рыжинками глаза. Изменилась только я сама, и то внешне, кажется, совсем ничего не поменялось, только внутреннее ощущение какое-то грызло и просилось вырваться наружу. Я скинула верхнюю одежду, повесила ее на крючок и шагнула к своей комнате.

Открыв комнату ключом, я остановилась на пороге, подтягивая к себе чемодан, зашла, закрыла дверь на задвижку и прислонилась к ней спиной, наслаждаясь уютным гнездышком. Слева от меня был мой платяной шкаф, дальше тумбочка с телевизором и DVD, огромная напольная лампа, с наклеенными на нее звездами, которые вырезала я из блестящей фольги. Ночью, когда включаешь ее, кажется, что ты плывешь по звездному небу и мечтаешь. Теперь я не знала, когда мне захочется ее включить.

Я сделала шаг к окну, которое располагалось напротив двери, хотела отдернуть шторы, но передумала, оставаясь в полумраке своего убежища. На ощупь дошла до любимого дивана и рухнула, прикрывая глаза. Слева задребезжал холодильник, который среди ночи рычал не хуже льва. Я вздохнула с облегчением, понимая, что можно расслабиться. И расслабилась… Сон навалился сразу, накрывая темной пустотой и спокойствием.

Уснула я так крепко, что не смогла даже понять, что стучат в мою дверь. Кто-то все барабанил и барабанил, не переставая, и повторял мое имя. Сумерки заглядывали в окна, когда я, наконец, села на диване, приходя в себя.

– Настя, открой. Ты, что спишь там? – раздался за дверью голос Надюхи.

– Открываю, – сонно прохрипела я и открыла дверь.

Сколько же я проспала? Никаких снов и мыслей, голова была пустой, и это было приятно. Открыв дверь, я обрадовалась, увидев Надежду, но ее лицо заставило меня перестать радоваться.

– Щербакова, когда ты научишься включать телефон сразу после перелета? – затараторила она, протискиваясь ко мне в комнату и включая свет. Я сощурилась, от его яркости.

Злыдня Петровна следила за нами из прихожей и притопывала правой ногой, поэтому пришлось захлопнуть дверь прямо перед ее носом, пока она не успела сказать что-нибудь ехидное.

Подруга бросила свою сумку возле стола и плюхнулась на стул рядом, поправляя прическу и стягивая пуховик.

– Ну… Рассказывай… Что случилось?

Сложив руки на груди, она прошлась по мне взглядом, словно, раскатав катком и превратилась в слух.

– Даже не знаю, что тебе рассказать… – начала я, присаживаясь на диван и потирая лицо.

– Блеска-то в глазах поубавилось, – ехидно заметила она.

– Это ото сна… – защищалась я.

Но, когда я подняла глаза и встретилась с ее, во мне что-то вдруг надломилось, и я, сама не ожидая такого, просто разрыдалась в голос. Надюха села рядом и обняла, подставляя свое верное плечо и жилетку.

– Стася, Стася?.. Господи… Да, что случилось? Он сделал тебе больно? Ты ничего не рассказала. Что произошло?

Она поглаживала меня по волосам и по спине, а слезы просто текли по щекам, не собираясь останавливаться. Было так хорошо оказаться в ее объятиях и просто тихо плакать.