Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Музоний напоминает, что многих ссылка изменила к лучшему. Например, вынудила расстаться с излишествами и тем самым укрепила здоровье. Или превратила обычных людей в философов, как в случае с Диогеном Синопским[304]. (Прежде чем стать киником, Диоген вынужден был бежать из Синопа, поскольку то ли он, то ли его отец-меняла занимался там подделкой монет[305]. Когда позднее ему напомнили эту историю, пытаясь пристыдить, Диоген с типично киническим сарказмом ответил, что синопцы, хоть и приговорили его к изгнанию, сами были приговорены им оставаться в Синопе[306].)
Очевидно, стоики уделяли ссылке столько внимания, потому что регулярно рисковали в ней оказаться. Сегодня никто больше не живет в страхе изгнания, поэтому может показаться, что стоические советы на этот счет представляют сугубо теоретический и исторический интерес. Это не совсем так.
Едва ли читатели когда-нибудь подвергнутся ссылке со стороны властей, однако они могут быть (если нынешние социальные тенденции сохранятся) сосланы своими детьми – в дом престарелых. Такой поворот событий может оказаться тяжелым ударом по спокойствию. Существует совершенно реальная опасность, что он вынудит вас провести последние дни на земле, жалуясь на жизнь, а не радуясь ей. В следующей главе мы рассмотрим эту особую разновидность изгнания и другие проблемы, связанные со старением.
Будучи университетским преподавателем, я ежедневно общаюсь с двадцатилетними студентами. Многие из них, как мне кажется, уверены, что покорят мир. Что станут рок-звездами – в прямом или переносном смысле. (Я понимаю, почему они так думают. Меня скорее озадачивает их уверенность в том, что, став рок-звездами, они обретут неисчерпаемое и продолжительное счастье. По-моему, им не помешало бы внимательнее следить за новостями шоу-бизнеса.) Эти двадцатилетние юноши и девушки не желают довольствоваться «просто спокойствием», ведь их манят столько вещей вокруг: идеальные бойфренд, герлфренд или супруг, идеальная работа, любовь и восхищение окружающих. Стоицизм кажется им философией неудачников, а они не неудачники.
В крайних случаях эти молодые люди отличаются беспрецедентным ощущением собственного превосходства. Им кажется, что жизнь должна расстилать перед ними красную дорожку, куда бы они ни направились. Когда этого не происходит и избранный путь оказывается в ухабах и колдобинах, а то и вовсе непроходимым, это их шокирует. Быть того не может! Произошла какая-то ужасная ошибка, сто процентов!
С годами такие ребята осознают, что жизнь, хочешь не хочешь, чинит препятствия, и начинают учиться преодолевать их. Когда мир не преподносит им славу и богатство на блюдечке с голубой каемочкой, они понимают, что должны потрудиться, чтобы получить желаемое. Зачастую мир вознаграждает их усилия. В результате, разменяв четвертый десяток, они признают, что внешние обстоятельства, пусть и не совсем те, на какие они рассчитывали в двадцать лет, все же вполне ничего. В этот момент они с удвоенной силой бросаются улучшать их в надежде каким-то образом достичь идеальной жизни, о которой всегда мечтали.
Следуя этой стратегии в течение еще одного десятилетия, эти люди постепенно обнаруживают, что не продвинулись ни на йоту. Они зарабатывают в двадцать раз больше, переехали из однушки в дом с четырьмя спальнями, удостоились льстивых статей в газетах, но счастья как не было, так и нет. Хуже того, сложность схем обретения счастья обернулась тревогой, гневом и фрустрацией. Им также открылась обратная сторона успеха, делающего их объектом чужой зависти. Именно на этом этапе многие люди, никогда прежде не интересовавшиеся философией, задаются философскими вопросами: «И это все, что может предложить жизнь? Разве такой я себе ее представлял?»
Иногда этот период философских размышлений приводит к тому, что в нашей культуре принято называть кризисом среднего возраста. Человек, переживающий кризис, может трезво заключить, что его несчастье – результат неправильных желаний. Однако гораздо чаще такой человек заключает, что несчастен, так как жертвовал краткосрочными желаниями ради долгосрочных целей. И поэтому решает отказаться от этих жертв: например, покупает новую машину или бросает жену и заводит любовницу. Чуть погодя до него дойдет, что эта стратегия поиска счастья ничем не лучше, а во многих отношениях хуже предыдущих.
Тогда он, возможно, вновь обратится к поиску смысла жизни. Но если даже после этого не задумается над философскими вопросами, то процесс старения (вместе с перспективой приближающейся смерти) уж точно заставит. И размышляя над ними, он поймет, что стоицизм, ничем не привлекавший его в юные годы, теперь выглядит вполне подходящей философией жизни.
В молодости человек может гадать, каково это – быть старым. А если он стоик, то посредством негативной визуализации мысленно представлять, на что это похоже. Но рано или поздно настанет день, когда гадать или воображать больше не понадобится – все станет ясно и без того. Навыки, некогда казавшиеся само собой разумеющимися, начнут угасать. Раньше мы могли пробежать не один километр – теперь едва переводим дух, ковыляя по коридору. Раньше вели финансовые дела целой корпорации – теперь не в состоянии вести учет своей чековой книжки. Раньше помнили дни рождения всех знакомых – теперь не можем вспомнить даже собственного.
Угасание этих способностей означает, что человек больше не в состоянии позаботиться о себе, а это может послужить поводом отправить его в дом престарелых. Подобное заведение, конечно, мало чем похоже на пустынный остров, на котором отбывал ссылку Музоний. В нем довольно комфортно, есть регулярное питание и персонал, стирающий вашу одежду, убирающий комнату и, возможно, даже помогающий мыться. Но, несмотря на материальные удобства нового места жительства, в социальном плане жизнь там наверняка вызовет значительные трудности. Отныне вы будете жить бок о бок с совершенно незнакомыми людьми. Из-за этого вам, возможно, придется изо дня в день терпеть за завтраком (пока не допьете кофе) одних и тех же настырных соседей. Каким бы высоким ни был ваш социальный статус в прошлом, в местной иерархии вы занимаете низшее место, поэтому, скажем, можете обнаружить в столовой «стол для своих», за который вас не приглашают.