Поэтому просто смирись. Я же не прошу о многом. Вспомни, как однажды ты видел смерть вашей старой коровы в амбаре. Она ведь совсем не мучилась. Просто склонила тихо голову на подстилку, а потом… умерла.

— Нет… н-никогда… — с ужасом шептал мальчик, не отрывая глаз от запястий и почти полностью лишившись прежней уверенности. Затем ноги его будто сами собой подкосились, и он рухнул на землю прямо в туман, а рядом незаметно приземлился тихонько посланный существом по воздуху роковой предмет.

— Просто-о… представь это для себя, если тебе страшно. Представь, как ты умираешь, — не останавливался, а скорее только всё больше нарастал монотонный голос.

Невзирая на жалкие попытки Альфреда отрицать очевидное, он уводил за собой его разум в какую-то совершенно иную область восприятия. Атмосфера её казалась парню настолько неотвратимой и естественной, что вскоре он уже снова был готов положить голову на алтарь всеобъемлющего и незыблемого закона природы, поскольку больше не верил, что хоть что-то в мире способно тягаться с ним.

Безутешно плача и рыдая, некогда могучий чёрный колдун теперь тщетно пытался развести руки в стороны хотя бы на миллиметр, однако любые его действия оставались безрезультатны. Пальцы сами собой тянулись к железным оковам — и вот уже холодный металл смыкался на запястьях. Движения казались привычными, как будто Альфред подчинялся сейчас тем давно известным правилам, которые много раз повторял перед ним профессор Детар, занимавшийся с их классом днями напролёт в одном из кабинетов школы.

— Это правильно. Ты же чувствуешь это… Всё верно. Молодец, — хвалило его существо в объёмном балахоне, видя, что валяющийся у него в ногах мальчик, как и все остальные находившиеся здесь люди, самостоятельно надел свои оковы.

Но прежде чем Альфреду окончательно удалось застегнуть последний замок, у него перед глазами внезапно возникли отчего-то совсем другие, простые верёвочные путы, которые однажды вот так же намертво стягивали ему руки. Однако это почему-то не помешало тогда ослабленному парню продолжить вырываться из них, покуда у него оставалась хотя бы частичка свободы воли и силы духа. А затем он и вовсе наплевал на ограничения, потому что его желание жить оказалось сильнее.

И это сиюминутное осознание неизвестно как позволило Альфреду сейчас ненадолго остановиться… Правда, лишь для того, чтобы в следующую секунду он увидел, что за неподвижными очертаниями существа в балахоне прямо над пропастью завис чей-то иной образ, который словно бы не подчинялся клубившемуся под ногами туману. Хотя главная его особенность состояла в другом: стоило только юноше заметить принадлежавший этому человеку надменный и презрительный взгляд, горящий из-под совершенно гладкой лысины дьявольским огнём, как разум парня словно всколыхнуло от невидимой грубой встряски.

— Джаргул, — одновременно произнёс и бессознательно заключил про себя Альфред, содрогнувшись всем своим существом.

Но было уже поздно. И ничто больше не могло спасти этот жалкий мирок от ярости того, кто сам когда-то повергал в прах любые миры одним лишь своим случайным появлением. А заодно сметал и проповедуемые его обитателями постулаты, заявлявшие о возможности или невозможности чего-либо в жизни.

— Джаргул! — оглушительно взревел Альфред ещё раз. Но уже наяву, не совсем очнувшись от своих тяжких кошмаров.

Его глаза до сих пор слишком ясно видели эти стремительно искривляющиеся в агонии брови и до безумия яростный оскал, который, казалось, по-прежнему был обращён к нему, намереваясь то ли поглотить, то ли разорвать проявившую слабину душонку молодого колдуна в мелкие клочья. Хотя в последний момент именно эта угроза и позволила Альфреду избавиться от проклятущих оков. Но, наверное, в следующую секунду это всё равно не имело бы уже для молодого колдуна никакого значения, поскольку его первый учитель попросту уничтожил бы не только существо в балахоне, но и его самого.

— Джаргул… — теперь в несколько раз тише и как-то совсем по-другому простонал в охвативших его мучительных конвульсиях полуодетый мужчина, недолго пробыв у самого края осмысленного восприятия реальности и успев только кое-как оглядеться по сторонам. А затем сковавшая его тело необычная лихорадка забрала разум Альфреда вновь.

— Эй! Хто из вас этот «Джаг-рэл»? — прогудел тогда на всю комнату его сосед по койке — здоровенный бородатый мужик в слегка оборванном чёрном костюме.

Но ни у Лагнес, ни у Вада, сидевших с противоположной стороны, так и не нашлось, что на это ответить. Из-за чего недовольный верзила утробно заворчал и развернулся на другой бок, пробурчав напоследок:

— Заткните же тохда, наконец, этого бесноватого… А то спать мешает…

Вот уже два последних дня их, вместе с остальными пострадавшими от масштабного заклинания Альфреда простыми прохожими, чуть ли не насильно удерживали в этом обшарпанном старом помещении. Наружная стена его имела ряд замызганных стеклянных окон, зарешёченных по старинке грубыми железными штырями, благодаря чему помещение больше походило на тюрьму. Да и в коридор отсюда вёл всего один выход, который почти всегда оставался закрытым. А с противоположной стороны его к тому же неусыпно охраняли странноватого вида люди, не похожие на официальных представителей стражи. Последнее некоторым из присутствующих иногда удавалось рассмотреть, когда каждые пять часов угрюмая женщина в халате доставляла им на левитирующей тележке очередной завтрак, обед или ужин, отчаливая после этого практически так же быстро, как и появлялась. И игнорируя решительно все вопросы, которые то и дело раздавались в её сторону из уст особо любопытных граждан.

Впрочем, настоящий абсурд ситуации придавало скорее то, что никто из окружающих, включая даже самих Лагнес и Вада, совершенно не узнавал повинного во всём случившемся с ними унизительном безобразии Альфреда, поскольку в их глазах он постоянно казался кем-то иным. Хотя на деле его лицо совершенно не менялось.

Вдобавок, когда один из содержантов этого непонятного учреждения начинал снова барабанить по дверям, твердя, что он совершенно здоров, а пленившие его здесь против воли люди нарушают принадлежащие ему по закону гражданские права, то другие, наоборот, предпочитали молчать. И лишь строили свои бесконечные планы побега, ютясь при этом по углам вместе с парой-тройкой таких же, как они сами, трусливых заговорщиков. Из-за чего находящийся в постоянном забвении чёрный колдун оставался пока чуть ли не единственным, кто выпадал из этой общей картины измученных заточением граждан, давно уже оправившихся от захватившего их некоторое время назад массового безумия.

Вторым же явным признаком, который немного отличал данную ситуацию от тюремного заключения и позволял внести в умы страждущих хоть немного столь необходимых им всем пояснений, заключался в следующем. Раз в день под таким же строгим конвоем, как и санитарка с едой, к ним в комнату наведывался один и тот же высокий престарелый магус-врачеватель, который быстро начинал производить над каждым человеком по очереди магические обследования. Правда, принимал от удерживаемых в помещении условных пациентов только те ответы, которые говорили об их общем состоянии, умудряясь при этом с куда большей, чем даже у санитарки, невозмутимостью игнорировать любую другую поступавшую от них информацию. Из-за чего всё те же некоторые особо впечатлительные господа страшно негодовали, но тем не менее не решались в открытую напасть на него. Ведь в руках у его охранников постоянно находились мощные боевые жезлы, заряженные явно не безобидными заклинаниями.