24 апреля от Государыни пришло письмо. Она извещала в нем, что их поселили в двух комнатах Ипатьевского дома, что им тесно, что они гуляют лишь в маленьком садике, что город пыльный, что у них осматривали все вещи и даже лекарства. В этом письме в очень осторожных выражениях она давала понять, что надо взять нам с собой при отъезде из Тобольска все драгоценности, но с большими предосторожностями.

Она сама драгоценности называла условно „лекарствами“. Позднее, на имя Теглевой, пришло письмо от Демидовой, писанное, несомненно, по поручению Ее Величества. В письме нас извещали, как нужно поступить с драгоценностями, причем они были названы „вещами Седнева“. […]

Мы стали готовиться в дорогу. С драгоценностями мы поступили так. Часть их положили в чемодан. Часть княжны надели на себя. Часть использовали вместо пуговиц. Это было сделано таким образом. Отпороли на некоторых костюмах княжон пуговицы и драгоценные предметы, обернутые ватой и обшитые затем шелком, пришили к костюмам вместо пуговиц» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/М., 1987. С. 233).

В начале апреля 1918 г. в Тобольск неожиданно для «чрезвычайного» комиссара Демьянова[201] — начальника омского отряда Красной гвардии — прибыл екатеринбургский отряд красногвардейцев численностью 150 человек[202]. Вместе с этим отрядом прибыли Хохряков[203] и Заславский. Хохряков был назначен комиссаром вместо Яковлева после того, как в отрядный комитет пришла телеграмма из Москвы. Между Демьяновым и Заславским произошли крупные трения по вопросу о судьбе Царской Семьи. Вскоре Демьянов был отозван в Омск, а омский отряд возглавил его помощник Перминов[204]. На своих местах остались комиссар Дуцман, латыши и екатеринбургский отряд.

Большевики отстранили Кобылинского от командования. Полковник Кобылинский вспоминал:

«…Хохряков выписал из Екатеринбурга какого-то Родионова[205]. Родионов и стал у латышей начальником отряда. Спустя некоторое время после назначения Хохрякова нашим комиссаром вместо Яковлева он получил от кого-то из Москвы телеграмму, в которой говорилось, что ему поручается перевезти всю остальную семью в Екатеринбург[206]. […] Он уже распоряжался не как председатель совдепа, а как чрезвычайный комиссар по охране Семьи. Некоторое время после назначения его комиссаром, но еще до замены нашего отряда латышами, когда караул несли еще наши солдаты, я однажды хотел пройти в дом. Солдаты меня не пропустили, сославшись на приказ Хохрякова. Я обратился к Хохрякову. Он мне сказал: „Они меня не поняли“. Я продолжал после этого в течение нескольких дней ходить в дом. Но скоро прибыл Родионов, и состоялась замена нашего караула латышским отрядом. Латыши как-то сразу заняли все посты и не пропустили меня в дом. Это было за несколько дней до отъезда Семьи. […] Родионов еще при мне, как только появился у нас, пришел в дом и устроил всем форменную перекличку. Это поразило меня и всех других. Хам, грубый зверь, сразу же показал себя. После этого как-то сразу латыши заняли посты неожиданно для меня, и я уже не мог попасть в дом. Николаева же и Карпов говорили мне, что латыши держали себя таким образом. Была в доме в это время одна, всего-навсего, кажется, служба. Латыши обыскали священника, обыскали, грубо „ощупывая“, монашенок, перерыли все на престоле. Во время самого богослужения Родионов поставил латыша около престола следить за священником. Это так всех угнетало, на всех так подействовало, что Ольга Николаевна плакала и говорила, что если бы она знала, что так будет, то она и не стала бы просить о богослужении. Когда меня не впустили больше в дом, я и сам не выдержал и заболел: слег в постель» (Росс Н. Гибель Царской Семьи. Ф/ М., 1987. С. 305–306).

Перевезти в Екатеринбург других членов семьи — Алексея Николаевича и Великих княжон Ольгу Николаевну, Татьяну Николаевну и Анастасию Николаевну — было поручено комиссарам Хохрякову и Родионову. Причем последний был назначен начальником всего конвоя.

Родионову «…было лет 28–30, роста ниже среднего, светлый шатен, не представляю хорошо его прически. Усы подстригал, бороду брил. Глаза, кажется, голубые. Носа, рта, лба не представляю. Человек он неинтеллигентный и производил отталкивающее впечатление. Морда у него какая-то „бабская“, с ехидной улыбочкой. В нем чувствовался жестокий зверь, но зверь хитрый. Буксгевден уверяла, что во время одной своей заграничной поездки она видела его на одной из пограничных станций в форме русского жандарма. Я бы сказал, что в нем действительно чувствовался „жандарм“, но не хороший, дисциплинированный солдат-жандарм, а кровожадный, жестокий человек с некоторыми приемами и манерами жандармского сыщика» (Там же. С. 306).

Алексей Николаевич, которого нельзя было переносить, лежал в кровати в кабинете своего отца, а Гиббс и Жильяр по очереди читали ему вслух. Гиббс начал читать «Следопыта». Он вспоминал:

«Следопыт» Джона Фенимора Купера: на титульном листе дарственная надпись на русском языке «Ольге от бабушки на Рождество, Гатчина, 1907 год», сделанная Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной. Это последнее произведение, которое я читал с Алексеем Николаевичем. Книга взята из библиотеки детей в Царском Селе. Она издана в 1903 г. издательством «Блэки энд сан, Лимитед», заложена тесемчатой закладкой на страницах 54–55, второй конец которой на страницах 98–99. Иллюстрации Альфреда Пирса. На внутренней стороне обложки карандашом проставлена цена: 3/-. Сохранилось несколько моих набросков на листе грубого картона, или скорее плотной бумаги для рисования, которые я сделал, чтобы пояснить подробности истории. Лучше всего вышло индейское каноэ. Я читал эту книгу Цесаревичу в Тобольске, когда он болел. Это было после отъезда Императора и Императрицы в Екатеринбург. Я рисовал, а он лежал в постели в рабочем кабинете Императора. Если не ошибаюсь, этот лист бумаги я взял в коробке из-под конфет, где хранились карты и некогда любимая настольная игра Его Высочества «Тише едешь — дальше будешь».

Гиббс сохранил эти рисунки. Он сохранил также несколько меню, которые составлялись официально и изо дня в день записывались искусным почерком на бумаге, увенчанной Императорским двуглавым орлом. После того как Николай Александрович, Александра Федоровна и Мария Николаевна покинули Тобольск, узникам подавали следующие блюда (следует помнить, что блюдо в действительности могло отличаться от описанного в меню):

«22 апреля 1918 года:

Завтрак:

Суп бульон с кореньями

Холодное мясное блюдо

Обед:

Ветчина холодная

Жаркое индейка

Салат

23 апреля 1918 года:

Завтрак:

Щи свежие

Эскалоп телячий с гарниром

Обед:

Галантин из индейки холодный

Жаркое утки дикия

28 апреля 1918 года:

Завтрак:

Суп русский с перлов. [ой] круп. [ой]

Рябчики с рисом

Обед: