закидывая риторическими вопросами, и требовали переосмысления привычных ценностей. Все, во что он верил и ради чего жил, казалось мелким, ничтожным и никому не нужным. Ради альпинизма он бросил институт и поставил крест на карьере. Он не женился и старался не заводить серьезных отношений, чтобы семья, не дай Бог, не привязала его к дому. Помимо работы, которая тоже связана с промышленным альпинизмом, у него были только тренировки. А сейчас он лежит весь в бинтах с отмороженными руками и ногами и не факт, что не останется без пальцев. И что теперь?

Дверь палаты открылась, и мальчишка лет пяти с букетом полевых цветов подошел к Виктору.

– Это тебе, – сказал мальчишка, протягивая ему букетик.

Витя посмотрел слегка ошарашенным взглядом на ребенка.

– Ты меня забыл? Я Килюша. Я ехал у тебя на спине с голы, – продолжил мальчик, слегка картавя букву «р». – Это малгалитки, цветы такие. Я сам их налвал.

– Положи, – сказал Витя, кивая на тумбочку.

Мальчик положил букетик и запрыгал на одной ножке по квадратикам линолеума.

– Завтла плилетит мой папа, – поделился важной новостью ребенок, и прыгнул в соседнюю клеточку, – и забелет меня домой, – продолжил свой рассказ Кирилл и еще раз прыгнул. – А ты когда домой? – он опять прыгнул, но уже на двух ногах.

Дверь снова распахнулась и появилась медсестра со шприцом.

– Кирюха, ты, что здесь делаешь? – строгим голосом произнесла она, – тебе кто разрешил в хирургию ходить?

– Я плишел поплащаться, – не растерявшись, заявил мальчик и выбежал из палаты.

– И сюда грязь притащил, – разворчалась медсестра, увидев на тумбочке цветы.

– Поворачивайся, – скомандовала она Виктору, подходя со шприцом.

«Кого еще принесло?» – подумал Виктор, когда, не успев закрыться за медсестрой, дверь снова открылась.

– Привет Серега, – Витя совершенно не ожидал увидеть напарника и расплылся в счастливой улыбке.

– Ты как? – Сергей кивнул на Витькины бинты.

– Пока лечат, – вроде резать не будут, но из хирургии не отпускают.

– Хорошо. А я поеду домой бронхит долечивать. Видать крепко меня продуло, никак кашель не проходит. Ты сам-то, что планируешь?

– Да не знаю даже, – Витя задумался. – Думаю нужно в институте восстановиться, да и семью заводить. Не мальчик чай.

– А горы? – с тихим ужасом в голосе спросил Сергей?

– Буду летом к Санычу ездить спасателем. Жетон у меня есть, – ответил Витя. – Знаешь, я подумал, что единственный риск, который оправдан, это когда ты рискуешь своей жизнью ради того, чтобы спасти чужую жизнь.

Лицо Сергея перекосилось.

– Ну и ладно, – пробурчал Серега, попрощался и вышел за дверь.

Альпинисты его окружили плотным кольцом.

– Ну что там, как он? – звучало со всех сторон.

Сергей смотрел на товарищей с нескрываемым изумлением:

– Да чушь какую-то несет, – тихо сказал он. – Учиться хочет, жениться, говорит рисковать жизнью глупо.

Альпинисты затихли. Наступила напряженная тишина.

– Да это ему наркоту колют, вот он и бредит, – раздался голос в толпе.

– Конечно, – радостно согласились собравшиеся, – поправится, все пройдет.

Гипоксия

Жизнь – интересная штука. Ее повороты и изгибы непредсказуемы, а фантазия бесконечна. Она порой создает сюжеты, которые никогда в голову не придут даже самому выдающемуся сценаристу.

Я лежу на траве, подставив тело теплым лучам солнца, и смотрю в бездонную голубизну неба. Вокруг меня летает огромная бабочка и пытается приземлиться на нос. Я с замиранием сердца жду, когда она, наконец, сядет, боясь пошевелиться, и рука уже напряженно ожидает подходящий момент, чтобы схватить это прекрасное создание, не помяв очаровательные крылышки.

Вдалеке раздаются крики. Меня зовут по имени, и я поворачиваю голову в сторону, откуда доносится звук. Бабочка испуганно улетает. Ребята машут мне руками. Я лениво встаю и иду к ним. Инструктор пришел с жеребьевки и сообщил, что нам выпала 4А Чимтарга. Это самая высокая гора района и я вижу, как лица у всех светятся радостью.

– Сколько она? – пристаю я с вопросами.

– Почти пять с половиной тысяч, – с гордостью сообщает инструктор.

Я осматриваю окрестности, но вокруг нас не видно снежных шапок, только крутые скальные отроги.

– А где она? – не унимаюсь я.

Инструктор водит по воздуху руками в неопределенном направлении, что должно, наверное, означать «где-то там».

Мы уходим собираться, утром нам выходить. Всего нас четверо – две связки. «Деды» – Сергей с Вадимом, которым уже за тридцать и они чувствуют себя умудренными опытом и смотрят на нас с Андрюхой, «молодняк», свысока.

Выход после завтрака. Мы медленно ползем часа четыре до Куликалонских озер, отдыхаем, любуясь, как снежные шапки Марии и Мирали отражаются в неестественной голубизне озер, и двигаемся дальше. Часа за два-три поднимаемся на высоту 3700 – перевал Алаудин и не спеша спускаемся вниз к Алудинским озерам. Здесь у нас отдых и обед. После обеда мы двигаемся дальше в сторону Мутных озер. За время обеда, уставший от такого дальнего перехода, еще не акклиматизированный организм не успевает отдохнуть. Я плетусь последней, еле переставляя ноги по узкой каменистой тропе, проклиная солнце, палящее мою голову, дальний переход с тяжелым рюкзаком, в очередной раз обещаю все бросить, завязать с альпинизмом и ездить отдыхать как все нормальные люди – на море.

К ночевкам приходим уже часам к шести. Солнце скрылось за горным хребтом, и лужи, образованные горным ручейком, по краям прихватила тонкая корочка льда. Есть не хочется. С трудом вталкиваю в себя пару ложек ужина и заваливаюсь спать. В голове шумит, и сон не глубокий. Резкий свет в глаза прерывает его, и я недовольно смотрю на Андрюху, светящего в лицо фонариком.

– Ты чего? – недовольно бормочу я.

– Вставай, выходим уже, поесть не успеешь.

– Как выходим? – у меня ощущение, что мы только легли. Я осматриваюсь, действительно никого кроме меня нет. Медленно и нехотя встаю. Снова зарекаюсь ходить в горы и иду завтракать. Есть не хочется, но нужно что-нибудь проглотить. Я беру кусок сыра и запиваю его чаем.

– Каши поешь, – говорит Андрюха, – я тебе оставил.

Видя мое перекошенное лицо и буркнув «как хочешь», он доедает кашу прямо из котелка.

Деды уже ушли, мы закрываем палатку и двигаемся следом. Мокрые камни за ночь покрылись коркой льда, и я иду, спотыкаясь, по едва различимой в ночи тропе. Вскоре тропа уходит резко вверх, и мы медленно ползем в гору. Усталая и не выспавшаяся, я даже не замечаю момента, когда восходит солнце. Мы выходим на снег и, пока еще прохладно и он не раскис, бодро шагаем вверх. Заметно теплеет. Снег становится рыхлым, и мы все глубже и глубже проваливаемся. Вскоре плывем по пояс в снежно-ледовой