— Когда ехать? — спросил Феррис, думая об Алисе, о том, сколько еще новых тайн ему придется скрывать от нее.

— Черт, не знаю. Когда будешь готов.

— Я готов прямо сейчас. Хочу вернуться в Иорданию как можно быстрее.

— Ты не хочешь повидаться со своей женой?

— Не особенно. Я же еще в Аммане говорил, что мы, в некотором роде, уже живем врозь. А два дня назад я сказал ей, что хочу разводиться.

— Чудесно. Как бы то ни было. Не мое дело. Вокруг все подряд профукивают свои семьи, почему и тебе этого не сделать? Можешь отправляться, когда захочешь. Но по дороге тебе надо будет повидаться с кое-какими людьми в Европе.

— И с кем это?

— Нашими ниндзя, которые будут работать в этой операции. Они с Мак-Дилл. Сейчас сидят в Риме, стараясь не провалить свои легенды, ожидая, когда кто-нибудь к ним придет и скажет, что делать. Этим человеком станешь ты, а поможет тебе Сами. Это бешеные пацаны. Слишком неуправляемые, чтобы работать с той лавочкой, которая располагается у нас над головой, за это и люблю их.

Хофман резко встал.

— Мне надо снова увидеться с директором. Даже сказать не могу, насколько приятнее мне было бы и дальше сидеть здесь с вами, обсуждая, какого дерьма мы напихаем в голову Сулейману, но служба зовет. Кстати, Феррис, не забывай, что сказал Сэм Снид: если ты не думаешь о желтой обезьяне, значит, ты и не пытался сконцентрироваться.

Остаток дня и бо́льшую часть следующего Феррис провел с Сами Азхаром, готовясь к поездке. Они разработали план встречи с Омаром Садики. Проверили места в Абу-Даби, где надо будет встречаться. Связались с отделом снабжения, чтобы заказать грим, который Феррис будет использовать во время этих встреч. Начали ткать ткань лжи, которой они окутают Омара Садики, чтобы тот выглядел частью сети, к которой он не имеет никакого отношения. Азхар был просто гениален в том, что касалось связей с юристами, консультантами в области компьютеров и деловыми посредниками, которые, каждый по-своему, должны были принять участие в создании легенды.

— Боюсь, что для того, чтобы сделать его похожим на специалиста по заминированным автомобилям, нам понадобится взрывчатка, — сказал Азхар.

— Без проблем, — ответил Феррис. — Я поговорю об этом в Риме с нашими ниндзя.

Даже Хофман не смог бы сказать это со столь же большой уверенностью. Если ты решил изобрести новую игру, возможно все.

Когда Феррис уже собирался уходить, он почувствовал, что Азхару как-то неловко перед ним. Сначала он подумал, что Азхар завидует тому, что Феррис отправляется туда, куда никогда не поедет бывший игрок с Уолл-стрит. Но тут было нечто другое. Азхар дал ему полусферическую пластиковую коробочку, похожую на ту, в которых дети хранят зубные пластинки или капы. Внутри был гелевый зубной мост с заключенными внутри него каплями смертоносного яда.

— Это на случай… — начал было Азхар. — Уверен, вам это не понадобится.

— Не должно случиться ничего плохого, — ответил Феррис. — Не беспокойся, Сами.

Но когда они прощались, рука его товарища слегка дрожала. Он прав, что беспокоится. Феррис отправлялся туда, где нет никаких правил и ограничений, где может случиться буквально все. И тогда Феррис понял, что перед отлетом из Вашингтона ему надо сделать еще одно дело. Повидаться с матерью.

Шарлотсвиль, штат Виргиния

Джоанна Феррис жила на западной окраине Шарлотсвиля, в одном из одноэтажных домов с видом на Блю-Ридж, хаотично стоявших в этом районе. Она и ее муж купили этот дом за пару лет до его смерти. Покойный муж постоянно что-то мастерил в доме, и от него остались электрические розетки через каждые пару метров стены, телефонные розетки в каждой комнате и еще сотня различных гениальных изобретений, которыми он так и не успел попользоваться. Том Феррис никогда не умел рассчитывать время. На его похоронах Роджер прочел «Плавание в Византию». Это точно выразило его ощущение от своего отца — человека, родившегося не в той стране и не в том столетии и пытавшегося угодить людям, которые не были достойны этого. Гости, присутствовавшие на похоронах, похвалили Ферриса за то, что он дочитал стихи до конца, не расплакавшись, и от такой похвалы ему стало еще хуже.

Роджер вырос в Фэйрфаксе, рядом с Пятидесятым шоссе, которое соединяло пригороды Виргинии и Вашингтон. Большинство семей в этом районе так или иначе связали свои жизни с Пентагоном и ЦРУ. Когда Феррис был еще мальчишкой, его отец каждое утро подымал флаг на флагштоке перед домом, а потом перестал, словно утратив веру в значимость этого занятия. Феррис спросил его об этом.

— У нас здесь и так достаточно флагов, — с горечью ответил отец, показывая на дома соседей, — а вот патриотов маловато.

Мать Ферриса устроилась на работу в школу имени Джорджа Маршалла, учительницей английского. Роджер учился в этой школе и всю жизнь чувствовал, что в его «стопроцентно американской» действительности есть какой-то изъян. Отец потерял работу, о которой никогда особо не рассказывал. Мать устала от угрюмого отчаяния, охватившего отца, и просто не хотела возвращаться домой с работы.

Феррис хотел, чтобы его родители были счастливы, отчасти, чтобы защитить самого себя от такой неприятной вещи, как распад семьи. В старших классах он был одним из лучших учеников, к тому же занимался футболом и борьбой. В обоих видах спорта его знали как человека, «сражающегося до конца». Он играл защитником на задней линии, но во втором полугодии выпускного класса стал играть и в нападении, после того, как получил травму. Занимаясь борьбой, он дошел до чемпионата штата, побеждая более талантливых борцов просто потому, что к третьему раунду они выдыхались, в то самое время когда Феррис, как обычно, был готов сделать еще один, последний рывок. «Любимой цитатой», которой подписали его фотографию в ежегодном школьном фотоальбоме, было изречение Винса Ломбарди: «Победа — не просто все. Победа — это единственное, что существует». Но его главной проблемой в старших классах было то, что он был слишком умен, чтобы быть мужланом-спортсменом, и слишком тренирован, чтобы стать хилым «ботаником». Поэтому он оказался промеж этих двух лагерей, и ему пришлось научиться скрывать свои чувства. Окружающие никогда не могли с точностью сказать, что у него на уме. Главным его секретом в старших классах было непреодолимое желание поскорее перестать быть девственником, но когда в выпускном классе он решил эту проблему, у него еще оставалось достаточно чего скрывать от окружающих. В первую очередь — свои амбиции. У него не было секретов от матери, кроме одного — насколько сильно ему хотелось куда-нибудь убежать из ее загородного дома, чтобы скрыться от чувства неудачи, казалось, пропитавшего здесь все стены.

Феррис не хотел ехать домой, даже в новый дом в Блю-Ридж. Все постоянно напоминало ему об отце, словно беседа, оборвавшаяся на полуслове. Не говоря уже о том, сколько воспоминаний об этом доме было связано с Гретхен. После свадьбы они часто приезжали сюда и занимались любовью едва ли не во всех комнатах, да и на улице тоже. Мысль о Гретхен заставила его вздрогнуть. Он хотел было позвонить Алисе, но последние пару дней ее мобильный был вне зоны доступа или не отвечал. Возможно, она куда-то поехала. Или просто не хотела отвечать. Феррис скучал по ней.