Как же это сказать-то? «Будет казне по карману»? Нет, как-то глупо…

– Не будет тягостной. Мы заинтересованы в том, чтобы твоя страна развивалась и могла платить дань империи долго, поэтому мы вовсе не намерены обложить вас такими поборами, чтобы ваши люди умирали.

Корявенько получилось; надо было все-таки речь написать и наизусть выучить, а она положилась на то, что обычно у нее экспромты лучше выходят. Впрочем, до короленыша, кажется, дошло.

– И вы не станете требовать от нас принятия вашей религии?

Она пожала плечами.

– Веруйте себе на здоровье. Между прочим, ислам признает вашего Иисуса одним из пророков; это только ваша религия ревнива и не признает никаких других.

Сулейман, дернувшийся было на своем троне в начале этой фразы, к ее концу как-то подуспокоился.

– Это христиане несли свою религию на остриях своих мечей. – Эта фраза уже целиком была рассчитана на Сулеймана; пусть успокоится окончательно и пусть не мешает ей! – Нам совершенно все равно, какую религию исповедуют наши подданные, до тех пор, пока они остаются верными подданными Великой Порты.

– Я… я должен подумать, – выдавил из себя Лайош.

Она кивнула:

– Думай.

Потом хлопнула в ладоши:

– Уведите пленного!

Не успела закрыться за венгерским королем дверь, как Сулейман угрюмо сообщил:

– А все же именно ислам – самая великая религия в мире!

Ну надо же! Она была уверена, что он станет оспаривать ее действия, а он – смотрите-ка! – за пророка Мухаммеда оскорбился.

– Ислам – великая религия, – мягко согласилась она. – Как и христианство, из которого, можно сказать, ислам вырос. Не спорь, если захочешь – ты сам найдешь этому доказательства. А в Индии народ поклоняется иным богам, и они тоже ничуть не хуже. На самом деле Бог один, и я не уверена, что для Него очень важно, как именно ему молятся. Ты же знаешь: я приняла ислам сразу после рождения Ильяса – чтобы быть одной веры с моими детьми. Но меня не наказали; не прокляли, не испепелили… Значит, Богу не важно, со словами каких молитв к нему обращаются, главное – чтобы его искренне любили.

– Нет, это потому, что наш бог сильнее вашего, славянского, – уперся Сулейман и поджал губы; обычно когда он делал такое лицо, Хюррем прекращала спорить с ним, но сейчас сдержаться не могла.

– Исламский бог не может быть сильнее славянского, потому что Коран говорит: нет бога, кроме Аллаха. Просто… просто проблема людей заключается в том, что каждый трактует религиозные тексты так, как хочется именно ему.

Сулейман снова возражал; их «религиозный диспут» продлился несколько часов и закончился ничем: они разошлись, недовольные друг другом.

Хюррем проклинала свой болтливый язык. Ну надо же было завестись с мужем на тему ислама и других религий! Как будто нельзя было подождать какого-то более подходящего момента!

Сулейман обижен и, возможно, не станет отпускать Лайоша и давать ему какие-либо гарантии – и все, что она с таким тщанием готовила, просто рухнет в тартарары.

Но все же политик в султане восторжествовал не только над мужем, но и над правоверным мусульманином. Назавтра Лайош ответил согласием на предложение «августейшей султанши», а еще через неделю освобожденные три десятка венгров во главе с королем отправились назад, в свою страну. Мир был завоеван дешево и бескровно.

– Когда ты отпустишь остальных? – поинтересовалась Хюррем, глядя вслед выезжающему из городских ворот молодому королю.

– Буду отпускать… понемногу. Горячие головы, отпусти всех сразу – они мне не только дворец, весь город разнесут, – хмуро ответил муж. Он все еще сердился: пожалуй, даже не на свою рыжую непонятную жену, а на себя самого, который ничего не мог поделать с любовью к этой маленькой и хрупкой женщине, силы духа которой хватило бы на целый орт янычар.

Наступал новый, 1527 год. Он обещал быть более-менее спокойным – по крайней мере, никаких походов не намечалось, и Хюррем рискнула. Она уже стала Роксоланой – о ней говорили в Европе; ей, персонально ей, привезли подарки посланники польского короля. Так почему бы не повторить реальный «подвиг» реальной Роксоланы? Правда, та, настоящая, кажется, сделала это, только родив первого ребенка, а она уже была матерью троих… Ну и что? Няньки присмотрят! Ильяс и Михримах – бойкие, здоровые детки, да и маленький Сулейман, столь поразивший своего отца, в честь которого был назван, своей жаждой жизни, хорошо кушал, прекрасно набирал вес и имел уже не только пухлые ручки и ножки, но даже один, весьма ощутимый при кормлении, зуб.

– Мой повелитель! Ты знаешь, что венецианские купцы устраивают новогодний праздник?

Он отмахнулся:

– Языческая традиция!

Она согласно кивнула. Знала, когда следует согласиться. Впрочем, иногда все же не могла сдержаться, спорила, когда и разум, и душа просили: промолчи!

– Языческая. Но красивая и безобидная.

– К чему ты это говоришь?

Она обошла мужа сзади и принялась просовывать свою голову под его руку. Когда она так делала, он никогда не мог удержаться от улыбки, не удержался и в этот раз:

– Ну, скажи, хитрая игривая лиса, чего тебе нужно на этот раз?

– Давай пойдем? Один из организаторов – друг твоего визиря. Неужели он не сможет организовать нам посещение вечеринки так, чтобы об этом никто не знал?

– Ты хочешь на вечеринку?!

От удивления он даже сел.

– Ведь мы хорошо поработали с тобой, верно? Неужели мы не имеем права как следует отдохнуть? Ну, соглашайся!

– Я никогда прежде не отдыхал таким образом, – ответил он, саркастически подняв одну бровь. Жена предпочла сарказма не услышать:

– Тем более! Это, наверное, будет очень интересно! Соглашайся!

– Такие вечеринки проводят там, где ты родилась?

Она замялась. Как ответить? Для нее лично более привычны именно новогодние праздники, но для настоящей Анастасии Лисовской – наверное, все же рождественские…

– Да. Правда, чаще их устраивают на Рождество; но я бы не посмела позвать тебя на вечеринку в честь чужого религиозного праздника.

Похоже, он сдался.

– А каким образом можно добиться того, чтобы нас не узнали?

Она рассмеялась:

– Мой повелитель, кто из купцов видел тебя своими глазами, причем достаточно близко, чтобы узнать? К тому же, если такой могущественный правитель, как ты, приезжает куда-то инкогнито, его никто не узнает, даже если все стены будут обвешаны его портретами! Но, думаю, лучше было бы все же нарядиться в маскарадный костюм.

– Ну и кем, по-твоему, я должен нарядиться?