Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Было очень холодно, мелкий дождик застилал пеленой пейзажи, уже раскрашенные в зимние цвета - с доминирующим серым оттенком камней, коричневым - голых деревьев и темно-серебристым - реки, вдоль которой тянулась дорога.
«Ну и пусть Гуго меня снова корит, что я уехала без предупреждения, - думала она. - Если бы я его слушала, бедный Антуан так и не узнал бы, при каких обстоятельствах умер его сын».
Она остановила коляску на просторном дворе мельницы. Лопастные колеса с рокотом перемешивали воду притока Шаранты со стремительным течением. Тотчас же на пороге одного из амбаров появился мужчина. Это был Жан Дюкен, брат Гийома. Он подбежал к коляске, чтобы помочь гостье сойти на землю.
- Я позабочусь о вашей лошади, мадам Адела, - с любезной улыбкой сказал он. - Отец отдыхает у очага, он вам обрадуется!
- Спасибо большое, Жан. Я надолго не задержусь, ночь в эту пору наступает рано.
- Если понадобится, я зажгу фонари на вашем экипаже.
Адела направилась к дому, обходя рассеянные по земле лужи. Уже зная о смерти Катрин, она много недель выжидала, прежде чем решиться поехать на мельницу Дюкенов, к отцу Гийома, но однажды утром втайне от всех отправилась туда.
Совершенно измотанная сожалениями и угрызениями совести, она захотела узнать ближе вторую семью своей умершей дочки и получить возможность побывать в доме в маленьком городке Монтиньяк, где жила Катрин.
Старый мельник встретил ее сердечно, с огромным сочувствием.
- Мы оба потеряли детей, мадам, - сказал он, пожимая ей руку и не задумываясь даже, насколько это приемлемо в данной ситуации. - Двойной траур - что может быть хуже? Но мы должны смириться, принять это как божественную волю и бережно хранить воспоминания о наших молодых и прекрасных сыне и дочери, которых мы так любили!
Братья погибшего зятя, младший Жан и старший Пьер, были так же любезны и великодушны. Адела, истосковавшаяся по доброте, уставшая выслушивать мстительные речи мужа, открыла для себя новую вселенную, сотканную из нежности и веры.
Таясь от Гуго, она завела доставляющую ей радость привычку ездить в Монтиньяк. И по мере этих посещений, все более частых, перед ней открывалась истинная сущность Катрин.
- Ваша дочь была красавица, - рассказывал Антуан, - но что еще важнее - у нее была прекрасная душа. Всегда открытая, всегда улыбается… Приглашала нас каждое воскресенье на обед, накрывала чудесный стол - вот такие простые были у нее радости.
- Кати часто приходила, чтобы помочь, когда мне нужно было перемолоть много зерна, - подхватывал Пьер, старший сын и супруг Ивонны, женщины мягкосердечной и очень сдержанной.
- Однажды я упал с вишни - полез набрать для нее самых спелых ягод. Катрин меня выхаживала, но до этого притащила в дом на своей спине! Она была славная, с сильным характером и редкой доброты.
Скорбь Аделы от этих рассказов оживала, но они же и становились тем чудотворным бальзамом, который лечит любые душевные раны.
«Я понимаю теперь, почему Катрин была счастлива с Дюкенами, - часто думала она на обратном пути. - Эти люди - сама сердечность и мудрость. Господи, прости! Какой же глупой и тщеславной я была!»
Когда владетельный супруг узнал, с подачи Мадлен, что она регулярно наведывается в Монтиньяк, он бушевал, кричал, обвинял ее в предательстве, беспринципности и предосудительном обмане.
- Ты якшаешься с крестьянами, Адела, с теми, кто украл у нас дочь!
Проклятье, что тебе там нужно?
Адела пропускала все это мимо ушей. Ничто не заставило бы ее отказаться от дружбы с мельником и его сыновьями…
Вот и сегодня она испытала тихую радость, снова оказавшись в главной комнате дома - просторной, с низким потолком, потемневшим от дыма, и монументальным камином, обложенным местным камнем. С балок свешивались косы чеснока и лука, от трех «венков»[31] с растрескавшейся корочкой, рядком уложенных на мучном ларе, поднимался вкусный запах свежего хлеба.
Антуан Дюкен курил трубку, сидя у камина в кресле из потемневшего дерева, с плетеным сиденьем.
- Мадам Адела! Какой приятный сюрприз! - воскликнул он. - Вы раньше так поздно не приезжали.
- Это было сильнее меня. Люблю холод и дождь с тех пор, как начала выезжать в одиночку на тильбюри, купленном на собственные деньги. Надеюсь, вы не заболели? Я встревожилась, когда Жан сказал, что вы отдыхаете.
- Не больше обычного, мадам. Ревматизм замучил - из-за дождливой погоды. Как только ударит морозец, мне полегчает.
- Я привезла меду и анисовых пастилок - вам, вашим детям и внукам, - отвечала Адела, улыбаясь. - Я оставила их в экипаже, в багажном отделении. Отдам Жану, когда буду уезжать. Антуан, друг мой, я кое-что узнала сегодня и хочу этим с вами поделиться!
Симпатичное лицо мельника моментально просветлело. Человек глубоко верующий, он надеялся, что его внучка Элизабет жива - точно так же, как и суровый и богатый Гуго Ларош.
- Увы, это не та прекрасная и важная новость, которую мы все ждем, но кое-что очень волнительное. Оказывается, мой супруг так и не отказался от поисков Элизабет. Он посредством телеграфа поддерживает связь с одним детективом из Нью-Йорка!
- С детективом? Надо же! За десять лет он, наверное, потратил на это не одну тысячу! - заметил старый Антуан.
Он глубоко задумался, качая головой… Его ярко-голубые глаза, которые, вне всяких сомнений, унаследовала Элизабет, смотрели в невидимую точку в пространстве.
- Наша маленькая красавица, - прошептал он. - Если бы оказалось, что Элизабет жива и здорова, это было бы чудом. Ба, да она нас, конечно, всех забыла, если, дай бог, добрые люди ее приютили!
- Ваша правда, - печально улыбнулась гостья.
- Когда вы мне про все рассказали, я долго еще не мог спать спокойно - все думал, как она там, одна в огромном чужом городе, без всякой помощи! Боже правый, какая же она была милашка! Едва научившись говорить, звала меня «деда Туан». Я неустанно молюсь о ее благополучии.
- Думаю, у вас девочке очень нравилось, а в замке она и двух слов не могла произнести, - призналась Адела. - Да услышит вас Бог, Антуан, и однажды исполнит то, о чем вы просите! В апреле Элизабет исполнилось бы шестнадцать, а моей Катрин сегодня, в семь часов вечера, - тридцать девять. В этот день я всегда зажигаю свечу
