Бухгалтерскими проводками могут заниматься несколько человек, находящихся на каком-нибудь поросшим пальмами острове. А тяжелую работу – наладку офшорной системы, весь реальный бизнес по сколачиванию крупных банковских синдикатов, синхронизацию движения шестеренок бухгалтерского механизма (он должен работать безупречно), обеспечение герметичности бизнеса – все это должны были проводить в Лондоне. Связующие двусторонние отношения между Лондоном и заморскими британскими сателлитами остаются по сей день определяющей, характерной чертой всей офшорной системы с момента ее возникновения.

Каждая офшорная юрисдикция предоставляет особый спектр услуг. Чтобы заложить основу для каких-то особенных операций, позволяющих избежать налогообложения, на Каймановых островах могут принять решение пойти на изменение законодательства. Тогда начинают снижать стандарты и на Багамах, стремясь не отставать от своего шустрого соседа. К гонке присоединяются Люксембург и Джерси. И так далее. Динамика, которую порождает такая конкуренция, обладает неумолимой внутренней логикой: необходимо продолжать ослабление регулирования и в этом процессе заходить все дальше и дальше, чтобы на шаг опережать конкурентов и не допустить утечки денег. Никакой иной путь невозможен. Единственный результат – еще большее ослабление регулирования.

Возник новый рынок, и его появление возвестило о возрождении Лондона как крупнейшего финансового центра мира. Словно в игре, называемой «колыбель для кошки», этот центр поддерживался отношениями с бывшими колониями и другими причудливыми пережитками империи. В то время как мечты Энтони Идена о сокрушении арабского национализма терпели бесславное поражение в Суэце, финансовый истеблишмент в Лондоне собирал средства, с помощью которых Лондону предстояло восстановить свое положение столицы мира, где все определяли интересы инвесторов. Так в момент своего несомненного крушения Британская империя вдруг начала восставать из мертвых.

Как Британия плела паутину своей новой заморской империи

Еврорынки нельзя считать результатом какого-то заранее продуманного генерального плана. Нет, они росли, подчиняясь, скорее, собственной внутренней логике развития, и довольно быстро превратились в фактор, с непреодолимой силой влияющий на мировую экономику. Правда, начиная с 1960-х, они обрели компаньона, с которым дальше уже шли рука об руку. Партнер, почти двойник нашего еврорынка, в свое время был взращен более осмысленным образом. Из своих «полубританских» территорий Лондон сплел очень удобную паутину, нитями которой опутал весь мир, а все концы замкнул на себе; он использовал ее как ловушку для финансовых операций, перехваченных у соседних юрисдикций. На этих территориях предлагалось весьма упрощенное налогообложение, совсем ненавязчивое регулирование и надежные убежища для денег. Обращение капитала – причем это могли быть как «грязные», так и «чистые» деньги – контролировалось в лондонском Сити, а географически исходило довольно далеко от британской столицы, что сводило любой потенциальный скандал к минимуму. Словно гоночная машина, заправленная высокооктановым бензином, новая офшорная система реагировала и действовала стремительно, но прежде всего она создала персональную закрытую инфраструктуру, выработала индивидуальное представление о мире, осознала свое, совершенно особое, предназначение и выработала собственные, квази-аристократические, нормы поведения.

Коронные владения – Джерси, Гернси и остров Мэн, – образующие первый внутренний пласт паутины, сосредоточили основное внимание на Европе. Страны Северной и Южной Америки стали объектом интересов карибских мини-государств, входивших в состав последнего форпоста формальной империи – четырнадцати заморских территорий, которые образуют второй внутренний пласт паутины. Влияние офшорной системы приобрело глобальный размах, когда в ее паутину стали попадать и другие территории, разбросанные по разным уголкам света. Гонконг, находящийся под контролем

Великобритании, стал, например, воротами в Китай и на Дальний Восток, а несколько довольно курьезных обломков империи на Тихом океане, Среднем Востоке и в других частях света обслуживали собственные регионы.

Чем настойчивее в таких странах, разбросанных по всему миру, примутся освобождать экономику из-под государственного контроля, тем больше коммерческих предприятий станут роиться вокруг офшорных центров и чаще попадаться в их паутину. Но этим дело не ограничится. Каждый офшорный центр будет оказывать все большее давление на налоговые, правовые и регулирующие системы соседних юрисдикций, вынуждая их форсировать финансовую либерализацию независимо от того, хотят они того или нет. Финансовые учреждения Лондона, Уолл-стрит, Амстердама, Франкфурта и Парижа начнут врываться в эти зоны на бешеной скорости. Взрывной рост офшоров, начавшийся в середине 1950-х годов с подъема еврорынков в Лондоне, охватит сначала ближайшие к Великобритании коронные земли, затем – принадлежавшие Великобритании юрисдикции в бассейне Карибского моря, потом – британские владения в Азии и наконец островные владения Великобритании на Тихом океане. Чтобы пролить свет на историю возникновения налоговых гаваней, приведу в пример ряд практически никому не известных эпизодов.

Истоки современной системы офшоров восходят к памятным событиям, которые разворачивались в Америке вокруг чикагской организованной преступности и Налогового кодекса, – в то время мафия и начала проявлять интерес к бассейну Карибского моря. В 1931 году, когда власти наконец сумели приговорить Аль Капоне к тюремному заключению за уклонение от налогов, партнер Капоне по бандитскому бизнесу Мейер Лански решил, что пришла пора разработать удобные финансовые схемы для капиталов мафии. Он организовал их тайный вывоз из США, сеть по их легализации за границей и возвращение уже отмытыми обратно. В итоге Лански стал мозговым центром мафии – почти наверняка именно этот человек и его жизнь вдохновили Пьюзо и Копполу на создание образа Хаймана Рота во второй серии «Крестного отца» – и сумел до самой своей смерти, наступившей в 1983 году, отбиваться от всех предъявляемых ему обвинений. Однажды он похвастался, что все финансовые операции гангстерского мира, проходившие через его руки, по своим масштабам «превосходили деятельность корпорации US Steel».

Одну из самых изощренных схем Лански придумал, когда в 1932 году начал работать со швейцарскими банками: отмывание денег через кредиты1. Поначалу он вывозил чемоданами из США деньги, бриллианты, авиабилеты, банковские чеки, акции на предъявителя, которые невозможно отследить, и прочие ценности. Деньги он размещал на тайных счетах в швейцарских банках, причем ради большей защиты проводил их через какой-нибудь лихтенштейнский Anstalt (о таких анонимных компаниях уже упоминалось во второй главе). Затем швейцарский банк выдавал эти деньги в кредит какому-нибудь мафиози из США, куда отмытые деньги и возвращались. Получатель кредита затем мог вычесть процентные платежи по кредиту из своего налогооблагаемого в США дохода от предпринимательской деятельности.

Куба была им освоена уже к 1937 году: там он развернул игорный бизнес, сделав его недосягаемым для налоговых властей США. Кроме азартных игр, Лански со товарищи вложили крупные суммы в бега и торговлю наркотиками. В среде американских гангстеров Куба считалась весьма привлекательным офшорным центром по отмыванию денег; Джеффри Робинсон назвал ее «антидиснейлендом» и «самым нездоровым местом на планете». Связи Лански с диктаторским режимом отчасти послужили вязанкой хвороста, брошенной в костер того яростного народного гнева, который намного позже, в 1959 году, смел Баптисту и поставил у власти Фиделя Кастро.