– Это невозможно, – пробормотала девушка. – В купе всего одна полка и...

– Она будет спать на полу. Не умрет за одну ночь, а я буду уверен, что твоя дверь больше не откроется! А теперь иди!

Опустив голову, Анелька вышла из купе, оставив отца с глазу на глаз с Морозини, который выглядел более непринужденным, чем можно было ожидать при таких обстоятельствах; он закурил сигарету и предпочел первым «открыть огонь»:

– Хотя очевидные факты не свидетельствуют в мою пользу, могу вас заверить: вы ошибаетесь, если полагаете, что между нами что-то произошло. Тем не менее я к вашим услугам, – холодно подытожил он.

Насмешливая улыбка немного оживила каменное лицо поляка:

– Другими словами, вы готовы драться из-за проступка, которого не совершали!

– Совершенно верно!

– В этом нет необходимости, и я даже не стану заставлять вас жениться на моей дочери. Мне известно, что произошло.

– Откуда?

– Проводник. Мне понадобилось сказать что-то Анельке. Я пошел к ней и, обнаружив пустое купе, обратился к этому служащему. Он сообщил мне, что вам удалось помешать моей дочери совершить непоправимую глупость, а затем вы попытались приободрить ее. Следовательно, я должен поблагодарить вас. Что я и делаю, – добавил он таким тоном, будто сообщил, что собирается прислать секундантов. – Но мне хотелось бы узнать, как Анелька объяснила вам свой поступок.

– Поступки! – поправил Морозини. – Я во второй раз помешал графине покончить с собой: позавчера, во время осмотра замка Виланув, мне посчастливилось удержать ее в тот момент, когда она собиралась броситься в Вислу. Мне кажется, вы должны уделять ей больше внимания; и не заставляйте Анельку выходить замуж, ее это приводит в отчаяние.

– Оно недолго продлится. Человек, которого я ей предназначил, обладает всем необходимым, чтобы стать лучшим из мужей, к тому же он далеко не безобразен! Позднее она признает, что я был прав. Но сейчас моя дочь увлечена каким-то студентом-нигилистом, от которого может ожидать только неприятностей или даже несчастья... Вы ведь знаете, что такое первая любовь!

– Конечно, но она может обернуться трагедией.

– Будьте уверены, я прослежу за тем, чтобы никакой... драмы не произошло вновь. Еще раз спасибо!.. О! Могу ли я попросить вас сохранить в тайне сегодняшний инцидент? Завтра мою дочь будут обслуживать в ее купе, это избавит вас от неловкости при встрече с ней...

– Незачем просить меня о молчании, – сердито ответил Морозини. – Я не из тех, кто распространяет сплетни. Вам же, как я полагаю, больше нечего мне сказать, и мы можем на этом расстаться.

– Именно этого я и хочу. Доброй ночи, герцог!

– Спокойной ночи!

Когда Северный экспресс прибыл на станцию Берлин – Фридрихштрассе, центральный вокзал, где должен был простоять полчаса, Морозини надел брюки, обулся, набросил шубу и вышел на перрон. За закрытыми шторами в поезде стояла тишина. Ночь в это самое непроглядное время была холодной, сырой, совсем не подходящей для прогулки, однако Морозини, не в силах избавиться от смутного беспокойства, намеренно шагал по перрону, следя за движением или отсутствием оного в различных купе, пока проводник не подошел сказать ему, что поезд отправляется. И Альдо с огромным удовлетворением вновь окунулся в мягкое тепло своего передвижного жилища, ощутив комфорт кушетки, на которую улегся со вздохом облегчения. Анелька, наверное, спала, сжав кулачки, и он поспешил сделать то же самое.

Несмотря на забавные ситуации, связанные с таможенным досмотром, проезд по Германии через Ганновер, Дюссельдорф и Ахен, затем по Бельгии через Льеж и, наконец, по северной Франции через Жимон, Сен-Кантен и Компьень, под неизменно серым и хмурым небом, показался ему невероятно монотонным. Во время первого завтрака в вагоне-ресторане было мало народу, поскольку в середине дня Альдо решил поесть во вторую очередь, чтобы иметь возможность немного задержаться в ресторане, он не встретился с Солманскими. Морозини заметил лишь Сигизмунда, спорившего в коридоре с пассажиром-бельгийцем. Юный красавец пребывал в отвратительном настроении: если он играл этой ночью, то, должно быть, продулся. Анелька же, как обещал отец, не показывалась. Альдо пожалел об этом: видеть ее прелестное личико было для него настоящей радостью.

Поэтому он поспешил побыстрее выйти, когда поезд завершил свой долгий путь на парижском Северном вокзале. Он подошел к началу перрона и встал под огромную железную опору, ожидая, когда схлынет поток пассажиров. Не зная, где должны были сойти Солманские, он надеялся заметить их. К тому же его заинтриговала одна вещь: имя будущего супруга. Анелька сказала: он один из богатейших людей Европы. Но речь ведь шла не о Ротшильде? Девушка, как истинная полька, наверняка католичка...

Эти мысли скрашивали долгое ожидание. Те, кого он высматривал, не спешили появиться. И вдруг он увидел, что они идут в сопровождении Богдана и горничной, а вокруг них суетится толпа носильщиков, а также зевак, привлеченных поистине необыкновенной элегантностью пассажиров, необычной для частного визита. Мужчины были во фраках и цилиндрах. А на голове девушки красовалась очаровательная бархатная треуголка, укутанная вуалью; Анелька поражала гармонией бархата и голубого песца. Она была так красива, что Морозини не удержался и выступил чуть вперед, чтобы полюбоваться ею.

И вдруг его как током ударило: в открытом вороте, отороченном мехом, на изящной шейке сиял густо-синими огнями роскошный кулон, слишком хорошо знакомый Альдо: вестготский сапфир, точная копия которого лежала у него в кармане...

Это случилось так неожиданно, что Морозини на секунду вынужден был опереться о железную балку и встряхнуться, чтобы убедиться, что это не сон. Затем на смену удивлению пришел гнев, и он забыл, что почти полюбил эту женщину, осмелившуюся надеть на себя украденный камень – «кровавую драгоценность», как говорят перекупщики, чаще всего отказывающиеся дотрагиваться до вещи, добытой через убийство. И она еще осмеливалась бессовестно утверждать, что сапфир достался ей от матери, хотя наверняка знала, что есть или нет в собственности семьи...

Короткое замешательство удержало Морозини от безрассудного поступка. Если бы он поддался охватившим его возмущению и ярости, он бросился бы на девушку, чтобы сорвать с нее кулон и выплеснуть ей в лицо все свое презрение, но благоразумие вовремя вернулось к Альдо. Теперь прежде всего надо было узнать, куда направляются эти люди, а затем пристально следить за ними. Схватив чемоданы, которые он не доверил ни одному носильщику, Морозини поспешил нагнать троицу.

Что оказалось нетрудно: блестящие цилиндры двух мужчин плыли над головами пассажиров. Добежав до выхода с вокзала, Морозини увидел, что семейство направляется к роскошному «Роллс-ройсу» с шофером, одновременно выездным лакеем, а рядом с автомобилем гостей дожидается молодой человек, вероятно секретарь. В это время служители вокзала и целая стая носильщиков повернули к большому фургону, предназначенному для багажа.