— Такамицу — молчун, и все же он хороший человек. Он все делает правильно. А еще он искренне тебя любит. Почему бы вам вместе не навестить меня? Мне хочется ему кое-что сказать. Сама знаешь, я для вас с ним был не самым лучшим отцом.

— Я приведу его на следующей неделе.

— Вот и славно, — ответил папа улыбнувшись, и, когда он помахал на прощание, я обратила внимание какой бледной и тонкой стала его рука.

Я всей душой хотела выполнить обещание, данное отцу, и на следующей неделе мы с Такой прибыли на вокзал Иокогамы. Всю дорогу до квартиры Маки мы сидели в такси и молчали. Когда такси остановилось, в глаза бросилась машина «скорой помощи» с распахнутыми задними дверьми.

Господи, только бы не папа.

Однако из дома вышли двое санитаров, которые несли на носилках отца, а за ними бежала голосившая во все горло Маки. Я выскочила из такси и бросилась к ним.

— Папа, это я, Сёко! Ты меня слышишь? — кричала я.

— Сёко, пожалуйста, прости Маки. Ради меня, — прошептал отец слабеющим голосом, после чего закрыл глаза и, казалось, уснул.

В больнице его сразу направили в палату интенсивной терапии. Когда мы попытались проследовать за ним, нам преградил дорогу врач:

— Пожалуйста, подождите здесь. Сейчас он слишком слаб, чтобы разговаривать, — и он закрыл двери прямо перед нами.

Сквозь маленькое окошечко в них нам было видно, как суетятся люди. Маки сидела в зоне для курящих и плакала:

— Папочка! Папа! — Ее ноги дрожали, и она ничего не могла с этим поделать. — Сёко, я только и делала, что трепала папе нервы…

— Маки-тян, — вздохнула я и, прислонившись к стене, заскользила вниз, пока не опустилась на корточки.

Распахнулась дверь, показалась медсестра.

— Скорее заходите, — позвала она. Но когда мы уже были у дверей, мы услышали, как аппарат ЭКГ издал протяжное «б-и-и-и-и-и-п», и увидели, что линия на мониторе стала прямой. Доктор посмотрел на часы:

— Время смерти десять часов двенадцать минут.

Папа оставил нас 5 октября 1997 года. В возрасте семидесяти лет он вместе со своей татуировкой, изображавшей Дзибо Каннон[11], ушел к маме на небеса.

Маки упала на колени и завыла в голос. Я сидела на корточках, по щекам у меня катились слезы, но я даже не пыталась их отереть.

Тело отца отвезли в бюро похоронных услуг. Папа был совсем не похож на того человека, которого я так боялась в детстве. После смерти его лицо приобрело доброе и безмятежное выражение. Маки отправилась домой за фотографией и траурным кимоно.

— Папа… — Я обхватила его лицо ладонями и случайно выбила ватный тампон из правого уха. На мою руку закапала все еще теплая кровь.

Я помню, как однажды мы шли домой с ярмарки по залитой лунным светом улице. В прозрачном полиэтиленовом пакете плескалась золотая рыбка, леденец в виде яблока сверкал, словно хрустальный, сладкая вата напоминала пушистый снег — я пыталась донести все это добро до дома, как вдруг с моего пальца соскользнула обернутая вокруг него ниточка. Я вскрикнула и встала на цыпочки, силясь поймать красный воздушный шар в форме кролика, но он уплыл прямо в ночное небо, покачиваясь — словно прощался со мной. Интересно, куда в итоге прилетел тот шарик?

Я переоделась в траурное кимоно и стала звонить в колокольчик рядом с гробом, надеясь, что это поможет папе найти дорогу на небеса. Перезвон эхом отдавался в пустой комнате, напоминая мне своим звучанием о маленьком колокольчике-талисмане, который давным-давно на Новый год купил мне папа.

— Давай я тебя подменю, — Маки опустилась рядом со мной на колени на подушку и стала звенеть в колокольчик.

— Хочешь перекусить? — Дайки поставил на угол алтаря пакетик рисовых шариков онигири, которые купил в магазине.

— Сёко… — На-тян опустила лицо мне на колени. Когда я откусила онигири, шарик отдавал горечью слез.

На похороны явился Итян с родителями. Они поклонились и, тщательно подбирая слова, выразили нам свои соболезнования. Когда они уже собрались было воскурить благовония, я поняла, что больше этого не вынесу, и вскочила на ноги:

— А вы зачем сюда явились?

— Сёко, перестань! — испуганно вскрикнула Маки.

— Заткнись, Маки!

— Сёко, пожалуйста, не сердись, — вмешалась На-тян, пытаясь успокоить меня.

— Ах, На-тян, — я погладила младшую сестричку по плечу.

Рука у меня дрожала. Как раз в этот момент вернулся Така, который ходил за бумагой и конвертами. Он отдал их мне вместе с шариковой ручкой. Я написала папе письмо и вложила его в конверт вместе с маленьким талисманом и колокольчиком. Потом опустила письмо вместе с одним-единственным цветком в гроб и в последний раз коснулась папиной руки. Она была твердой и холодной как лед.

Дым, в который обратилось тело отца, смешался с осенним дождем, исчезая в мрачном сером небе. Я не могла понять, что у меня течет по щекам, — то ли слезы, то ли капли дождя.

В крематории я с отвращением увидела, как Итян взял палочки и принялся собирать кости отца.

— Отойди от стола! Я не желаю, чтобы ты их трогал.

— Сёко, не смей так говорить с моим мужем! — Маки с силой толкнула меня в плечо.

— Да мне насрать, кто он такой. Пусть убирается.

— Перестань! — неожиданно рявкнул Така и впервые в жизни ударил меня по щеке.

Я взорвалась:

— Никто не смеет указывать мне, что делать. А вы трое — вон отсюда!

Бормоча извинения, Итян с родителями поспешно поклонились и вышли. Дайки, Маки, На-тян, Така и я собрали кости и поместили их в маленькую урну. Маки отвезла ее к себе домой, согревая слезами.

Смерть папы привела наконец-то Маки в чувство, и она подала документы на развод. Сестра нашла себе работу «девушки для бесед» и смирилась с тем, что ей предстоит стать матерью-одиночкой. Ей также удалось договориться о помесячной выплате долгов, доставшихся ей по наследству от мужа. Итян с родителями исчезли со всеми деньгами, что они одолжили у меня, папы и Таки. Это меня нисколько не удивило. Больше я об этой семейке не слышала.

Смерть отца я восприняла не столь болезненно, как уход мамы. Его кончина словно подстегнула меня, и я стала работать еще усердней, решив добиться того, о чем раньше даже и не мечтала. Даже в выходные дни я ходила с клиентами на ужины. С Такой мы практически не общались. Все свое время я посвящала работе. Мне хотелось совершить очень важную покупку, и вот, в возрасте тридцати лет, в первый раз за всю свою жизнь я открыла сберегательный счет.