Но вот откуда-то вдруг прибыл целый сонм наслаивающихся друг на друга звуков: протяжный крик, шумы борьбы, приступы болезненного кашля, на которые ни с того ни с сего разбилась странная речь Анжело. Плоскость пня лопнула мыльным пузырем, и вместе с ней развеялось и ощущение падения, с обескураживающей внезапностью.

Сделав пару нетвердых шагов, Якоб едва не обрушился на братьев, сцепившихся во вскопанной сильными ногами Андреа красной грязи. Анжело распластался на спине, Андреа наполовину взгромоздился на него. Левое предплечье Андреа прижалось к горлу Анжело, в правой руке был крепко стиснут топор. Правая рука Анжело вжалась под подбородок Андреа, запрокинув его голову, левая же перехватила локоть Андреа, держа топор на расстоянии. Взгляд Андреа дротиком метнулся к Якобу, и сквозь стиснутые зубы Андреа прошипел:

– Давай же!

Секунду Якоб не понимал, что от него требуется, но вес колуна в руке расставил все по своим местам. Обогнув Андреа справа – с той стороны из-под него больше торчал Анжело, – Якоб замахнулся. Золотые глаза Анжело уставились на него, из его напряженных губ вырвался гневный рык. Капли воды выплясывали безумный танец на его лице; ноги адскими шатунами ходили вверх и вниз, кроша навалившемуся сверху Андреа ребра.

– Помоги же мне! – крикнул Андреа.

Я пытаюсь! – хотел крикнуть Якоб в ответ. Анжело истошно метался из стороны в сторону – прицелиться попросту не выходило. С топором, воздетым в воздух, Якоб исполнял безумный танец, отпрыгивая то влево, то вправо, то влево, то вправо.

– Бога ради! – взвыл Якоб и, замахнувшись ногой, оттолкнул Андреа. Этот маневр застал Анжело врасплох. Он столь отчаянно пытался свалить с себя брата, что почти уже встал. Сейчас или никогда, подумал Якоб.

Когда он замахнулся, время будто замедлилось – и у него даже получилось оценить обстановку вокруг. Райнер и Рыбак схватились не на жизнь, а на смерть – наталкиваясь на топор, нож высекал снопы искр. Какие-то странные ауры витали вокруг их фигур – ртутно-светлая над Рыбаком и темная, как обсидиан, над Райнером. Когда эти цвета смешивались, сам мир кругом тускнел, а зубы Якоба болезненно вибрировали в деснах. Итало наносил последний удар по тросу – край его топора потускнел и затупился, будто им он не взрезал последние пять минут не самый прочный на вид канат, а целый год валил толстоствольные дубы. Кожа Итало была утыкана разномастными рыболовными крючками – те разлетались по сторонам, когда веревка закручивалась то по часовой стрелке, то против под натиском силы на другом ее конце. Очевидно было, что силы Итало на исходе – его рубашка сделалась едва ли не прозрачной от пота, сам он качался из стороны в сторону, будто пьяный. И все же ему хватило сил нанести тот последний удар – оставшиеся лоскутья разошлись в стороны, и веревка лопнула. Уходящая в океан часть разгневанной змеей взметнулась ввысь. Отдача опрокинула Итало наземь, крючья всех мастей смертоносной шрапнелью засвистели в воздухе. С проворством, на которое, как со стороны всегда казалось, никогда не был способен, Райнер, полуобернувшись к распотрошенной веревке, бросился на землю. Один из крючков срезал ему лоскут с рубашки со спины. Неизвестно, что стало с Рыбаком – то ли он был слишком увлечен схваткой с Райнером, то ли черная аура Райнера затмила ему взор, – но, так или иначе, он не смог среагировать вовремя. Обрез веревки наотмашь стеганул его, вонзившись в тело Рыбака стаей маленьких и далеко не самых маленьких крючков.

Настал момент истины для Якоба. Подавшись вперед, дабы придать удару наивысшую силу, он обрушил топор вниз. Лезвие вонзилось в основание шеи Анжело. Прямо на глазах у Якоба зрачки завороженного потемнели, от золотистых до обыкновенных карих; водяная пелена схлынула с его лица. Остановись! – вскричал внутренний голос, но уже слишком поздно. Лезвие прошло слишком глубоко, располовинив мышцу и разбив ключицу до самого края грудины. Из разорванных артерий брызнула кровь. Вскрикнув, Якоб выпустил топор и отшатнулся. С древком в груди, торчащим, как какая-то несуразная новая конечность, Анжело попытался встать на ноги. Кровь стремительно вымачивала рубашку в красном. У него не получилось – выставив перед собой правую руку, он сдвинул ноги и завалился на спину. Окропляя кровью землю, Анжело попробовал отползти незнамо куда. По его телу прошла дрожь, рука-опора выскользнула из-под него, и он уткнулся лбом в грязь, красную уже не только из-за странной здешней особенности. Его рот открылся и закрылся, как у рыбы… открылся и закрылся… открылся и остался открытым. Прокляв малодушную натуру, Якоб не посмел приблизиться к нему. Он даже отвел взгляд – тут он ничего уже не смог бы сделать.

Крик отвлек всеобщее внимание от умирающего Анжело. Кричал Рыбак. Он боролся с веревкой, опутавшей его от правого бедра к левому плечу, словно хомут. Натянутый трос волок его к скалистому берегу и темным волнам за его пределами. Не обращая внимания на кровь, текущую на фартук из десятка ран от рыболовных крючков, Рыбак боролся за всякую возможность удержаться на тверди. Он попробовал продеть свой нож между кожей и стяжкой, но трос, рванувшись, снес его еще на метр назад. Облизнув губы и нахмурившись, он изо всех сил стал пилить веревку ножом.

И именно тогда Райнер подошел к нему с топором наперевес и одним ударом выбил нож из рук Рыбака. Потом, наклонившись, он рубанул его по ногам. Чернобородый мужчина тяжело осел наземь. Веревка на миг провисла, затем натянулась до предела на его спине и поволокла к океану. Рыбак отчаянно зашарил руками вокруг себя в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться. Пальцами он стал загребать почву, оставляя в грязи траншеи, удлинявшиеся по мере того, как трос утаскивал его все дальше и дальше. Кровь из его ран пятнала песок, дышал он громко и хрипло – звук такой силы сложно было ожидать от столь маленького человека. Держась в нескольких шагах впереди, Райнер последовал за ним к скалистому берегу. Неистовствуя, Рыбак попытался затормозить на камнях пятками, но сила, влекущая его за собой, без труда сдернула тело с них.

Где-то на полпути вниз по берегу Рыбаку удалось вклинить левую ногу в узкую трещину в длинном куске скалы. Он завыл, когда веревка натянулась на нем до предела, и завыл еще сильнее, когда Райнер с победным воплем утопил топор в его левом колене. Кость сухо треснула. Подняв голову, осоловелыми от боли глазами Рыбак уставился на Райнера, словно запоминая. Тот нанес еще один удар, и еще – кости, связки и сухожилия поочередно уступали его безумному натиску. В конце концов обрубок ноги остался торчать в камне. Больше ничего не могло отвратить Рыбака от натиска черного океана.

Поняв, что конец близок, он, однако, не принял его. На своем архаичном немецком он насылал на Райнера страшнейшую хулу.

– Да в жопу себе заткни свои проклятия! – произнес Райнер.

В ответ посыпалось что-то еще более разгневанное насчет всего Райнерова отряда.

– И крючки свои туда же всунь!

К самым последним угрозам Рыбак перешел на язык, который Якоб счел венгерским.

– И сам иди в задницу, – подвел черту Райнер.

Остаток речи Рыбака потонул в нахлынувшей на его лицо и грудь первой волне. Сквозь кашель он выкрикнул на немецком: