– Что, отворот поворот дала? А второй? Бешеный? Который хотел ногу себе сломать, с лестницы внизу у нас падал, чтобы с тобой в больнице побыть?

– Бешеный бесится, – вздохнула я.

– Ясно. Значит, и тут любви нет?

– Не-а, – засмеялась я. – Ой, вот тут больно… – Я потерла грудь.

– Так сейчас-то что у тебя? Меня три дня не было, отгулы брала.

– Воспаление легких. Тетя Диляра… – Я запнулась. Как-то глупо было звать ее тетей, я все-таки уже почти взрослая, а отчество ее я забыла.

– Что, милая? – Она погладила меня по лбу. – Да что ж ты горячая-то такая по коридорам у меня шмонаешься, а? Ну-ка, поворачивай, ты в какой палате-то теперь?

– В девятой, кажется… Там… – Я показала.

– Вот и давай.

– Мне нужен телефон, он в вещах, наверное. Мне срочно позвонить нужно.

– Хорошо, я поищу, – кивнула тетя Диляра. – А ты иди. Дойдешь? Сейчас градусник принесу. Посмотрю вообще, что у тебя есть.

– Ничего нет, – кивнула я. – Я думаю, меня из кафе забрали. Я больше ничего не помню, у меня жар был. Мне надо… – я замялась, – свою сестру найти.

– У тебя сестра есть? – удивилась тетя Диляра. – Детдомовская, что ли? Да, я знаю, ваши часто так друг друга называют. Давай-ка я тебя доведу. Сейчас капельницу поставлю, чтобы не скакала. Кстати, помнишь, лежал у нас старик Ростовцев? Артист народный?

Я даже остановилась.

– Да, помню…

– Инфаркт еще у него был… Да подлечили, в Израиле вроде. Представляешь, война у них там идет, а медицина – на голову выше нашей. А всё почему? Уехали все мозги туда, как страну-то развалили нашу. В Израиль уехали, в Германию, в Америку… У нас ничего не могут. Ни денег, ни мозгов. Мозги уплыли, а деньги разворовывают те, что без мозгов. Много ума для этого не надо.

– А что Ростовцев?

– У него же дача здесь, рядом… Поэтому к нам попал, помнишь? Так он этим летом… – начала рассказывать тетя Диляра.

– Диляра, в седьмую зайди! – крикнула ей вторая медсестра. – Плохо там им! Душно! Рвет кого-то! Я уже к ним не пойду, а то убью всех, второй день домой не иду. А кого рвет, в инфекцию отвезем, у нас бокс есть. У нас тут в отделении рвать не надо.

– Устала она. На смене должно быть четверо, а нас двое, – пожаловалась тетя Диляра.

– Что, работать никто не хочет?

– Осторожно иди, умная… Хотят. Вот пришла узбечка, медсестра по образованию, добрая, милая. Только уже семь лет здесь у нас полы моет, руки огрубели, в вену попасть не может.

– Не взяли?

– А чё ж? Взяли, работать-то за такие деньги наши не хотят. Девчонки медицинское училище заканчивают непонятно зачем и идут таблетками торговать, развозить по аптекам красивые бумажки. Ей даже машину могут дать, чтобы она по всем аптекам какую-нибудь ламинарию развозила, рекламировала… Или аспирин в новой упаковке. Это же лучше, чем бабок мыть в больнице!

– А как же она в вену попадает?

– Кто? А, узбечка-то… Пока сестрой-хозяйкой работает… А там, может, вспомнит…

– Диляра! – опять крикнула вторая медсестра. – Ну иди уже!

– Принесете мне телефон?

– Принесу, ложись! – Тетя Диляра слегка подтолкнула меня в сторону моей палаты, а я чуть не упала.

Вот это да. Надо полежать и подумать, что сделать, чтобы как можно быстрее прийти в себя. Я же не могу лежать здесь, пропуская все занятия, не зная, что происходит с Любой, куда ее увезли…

Я легла и уснула. Со мной пыталась завести разговор соседка, я начала ее слушать и сразу провалилась. Мне приснилась мама, я не видела ее лица, не могла на нем сосредоточиться. Голова моя не смогла воспроизвести мамины черты. Я маму хорошо помню, у меня есть ее фотография – мама в голубом платье, смеющаяся, с легким шарфиком вокруг шеи. И я всегда легко могу представить ее лицо. Но во сне лица не было, была только теплое, хорошее ощущение надежности, спокойствия. Мама протягивала мне руку, гладила меня по плечу, обнимала, я чувствовала ее руки.

Я проснулась. Что это было? Как это может быть? Я так явственно чувствовала сейчас все это…

– Никто не заходил? – спросила я соседку.

Она отрицательно покачала головой.

Как странно. Я знаю, что во сне нельзя уходить к умершим. Хотя я помню сны, где я навещала свою бабушку, которая жила в каком-то странном месте, как в фантастическом доме отдыха, двухэтажном, без крыши, в котором деревья прорастали сквозь пол и устремлялись выше, к небу… И ничего, я даже не заболела. Это уже очень давно было. Хотя моя старшая подруга Вера тогда сказала мне, что это означает, что я скоро умру. Я боялась-боялась, а потом просто забыла – и про сон, и про его значение. Сейчас вот как-то вдруг вспомнилось…

– Так… – В палату боком вошла тетя Диляра, ловко завозя капельницу. – А вот и я. Сейчас тебя пристегну на иголочку, а то ведь ты горазда сбегать. Вот тебе кисельку я принесла, попей. И потом пряничек съешь… Толку от него никакого, но есть-то что-то надо. А вечером мясо будет, вполне съедобное, я видела, в столовой варят курицу.

– Спасибо… – я отпила вкусного, густого киселя. – Как вкусно…

– Говорила же тебе – выходи за моего Сашку! Я бы тебе кисели варила… Так, руку клади…

– А телефон, тетя Диляра?

– А-а, да! – Медсестра достала из кармана телефон и протянула мне. – Я вот подзарядила его. Осторожно только, у тебя же одна рука будет на капельнице.

– А что там с Ростовцевым?

– Да, слушай. Приезжал, я его и не узнала. Импозантный такой, помолодел… У нас же с инфарктом лежал. Он же красавец такой в молодости был. Редко когда красавцы так долго живут… Вот ты представляешь – про тебя спрашивал!

– Про меня? – замерла я.

– Да, да! Наталья Петровна наша, врач, ушам не поверила, а он говорит – вроде внучку нашел… Как-то ты ему мозги запудрила, да, краса моя?

– Нет… – Я отвернулась. Вот почему так? Как будто клеймо какое на нас стоит. Кто-то считает своим долгом пожалеть и протянуть пятьдесят рублей, старую одежду отдать, старые телефоны… Мне лучше не надо этой милостыни. Меня она убивает. А кто-то сторонится и брезгует, и всегда находит сначала плохое, неприличное, неправильное объяснение твоим поступкам, если ты из детдома. Я думала, это пройдет, когда я выпущусь. Но пока не проходит.

– Нет, я ничего не пудрила, – сдержанно ответила я, стараясь не злиться на тетю Диляру, которая никак не могла в этот момент попасть мне в вену.

– Да, вены у тебя… Как ниточки… И исколото уже все… Здесь вроде даже узел какой-то… Ох, ты… Чаю надо было горячего с сахаром тебе принести, чтобы кровь-то побежала… Поесть… Ты что ела последний раз?

– Суп, кажется. Щавелевый. В кафе.

– А когда это было?