Генерал продолжил, задав неожиданный вопрос:

— Слушай, ты наркотой, часом, не балуешься? А то тут мне Кремер документик передал — посмеяться. На двадцати трех страницах один мудрила мысль доказывает: дескать, весь мир есть совокупность наших ощущений. А поскольку стал он, мир, вокруг Девятки явно бредовым и нереальным — стало быть, пребываем мы в чьем-то бреду, скорей всего наркотическом. Закумарил, сука, и сны видит — а мы все это дерьмо расхлебывай… Одно неясно: почему в этом сне-бреде все на пользу товарищу Гамаюну идет, а? Кем ты сюда приехал — разведенным опальным подполковником, которому два года уже третью звезду задерживают. А сейчас? Карахар, гроза Великой Степи! Второй человек на Девятке, хоть есть и постарше званиями… Или первый? Женился, опять же, на самой красивой женщине в городке. Что скажешь?

Не-е-т, Таманцев не спятил… Глаза генерала смотрели цепко и трезво. Что-то он сказал сейчас важное во всей этой словесной шелухе, и ждал на это «что-то» реакции — но Гамаюн не мог понять, на что.

— Вот как… — протянул подполковник, не пытаясь замаскировать издевку. — Значит, раньше у нас три версии имелось: мы в прошлом, мы в неимоверно далеком будущем, и мы не пойми в каком параллельном мире… Теперь, для полноты, четвертая появилась: вся Девятка имеет место в затаенных мечтах подполковника Гамаюна. Замечательно… Какой вариант выберете, товарищ генерал-майор? Может, подсказочку попросите? Пятьдесят на пятьдесят? Или умному другу за советом позвоните?

— А ты не хами, Леша, — сказал Таманцев. Очень устало сказал.

Положил револьвер на стол, брезгливо оттолкнул рукой. Провел ладонью по лицу. Посмотрел на Гамаюна — и во взгляде не осталось ничего, кроме тоски. Таким подполковник видел Таманцева лишь один раз — сразу после Прогона.

Генерал снова заговорил. Голос был никакой:

— Час назад твоя «кувшинная четверка» напала на Школу. Охрана вырезана без выстрела. Потом — ушли в степь.

Через периметр. Из степи их встречали — часовые с трех вышек перебиты, сопротивлялся только один… Ушли — и как растаяли. Вертушки сейчас за видимостью, связи нет — но номер дохлый. Если сразу не засекли — есть где-то нора, до ночи отсидятся…

— Что с Миленой? — спросил Карахар. С трудом.

— Утащили с собой. Надеюсь — живой.

Милена была единственной дочерью генерала Таманцева.

Хотелось бросить всё и поднять всех — и повести в степь, и охватить широченной дугой все прилегающие к озеру окрестности, и стянуть этот гигантский невод к Девятке… Бесполезно. Нет стольких людей — даже если погнать на убой черпаков. Нет техники. Темнеет — и через час все преимущества в скорости и огневой мощи не будут значить ничего. А за ночь похитители могут отмахать верхами столько… В сторону гор, например. А слепой поиск в ущельях и лесах предгорий — дело безнадежное, будь даже у них втрое больше вертушек и бензина к ним… Значит, поиск будет зрячим. Ниточка найдется. Весть о взятой жене Карахара степной телеграф разнесет быстро…

К словам генерала он стал прислушиваться с середины фразы:

— …деталь: все четверо были в нашей форме. И твои ребята у Школы подпустили их на расстояние удара ножом. Если допустить, что Сирина подставили как козла отпущения, а потом быстро ликвидировали — то кто, скажи на милость, мог все это организовать? Кто, кроме тебя? Вся информация была у двух человек. У меня и тебя. В себе я уверен. И кто у нас остается методом исключения?

— К чему мы тогда разговоры разговариваем? — мрачно спросил Гамаюн. — Зови Кремера, пусть колет «правдодел». Потому как спецов по «конвейеру» у нас нет… А слишком грубо со мной нельзя — вдруг шока не выдержу. Сдохну и не расскажу, зачем жену сам у себя украл…

— Говорим мы по одной причине, — сказал Таманцев. — За тебя поручился человек, которому есть основания верить. И предложил альтернативную версию случившегося. Довольно странную версию…

Интересно, интересно — кто такой? Гамаюну оснований верить, значит, нет. Но логика генерала, стоит ее перевернуть, бьет по самому Таманцеву. Знали двое, в себе Гамаюн уверен. Значит? Хотя, если верить пословице, — что знают двое, знает и свинья. И опять же: ну зачем отцу похищать и тащить в степь собственную дочь?

Да, любопытные порой бывают отношения у сорокадвухлетнего зятя с сорокадевятилетним тестем. Куда там Фрейду с его эдиповыми комплексами…

Генерал нажал кнопку селектора и сказал всего одно слово:

— Заходи.

Вошел человек, которого Гамаюн меньше всего ожидал увидеть —здесь и сейчас.

Иван Савельевич Камизов, отставной майор, уже несколько лет руководил в Девятке загорскими монтажницами. Издавна повелось, что работы по пайке и сборке изделия 13Н7 проводили специалисты с засекреченного завода, дислоцирующегося в подмосковном Загорске. Причем специалисты женского пола — как менее склонные к утренней дрожи рук и паяльников, способной испортить тончайшие микросхемы. И молодые — семейных в трех-четырехмесячную командировку не больно-то заманишь.

Загорск давно переименовали, а завод рассекретили — но монтажниц возили по-прежнему оттуда. Ударный женский батальон им. мадам Бочкаревой (так неформально называли эту бригаду) несколько скрашивал тоскливую демографическую ситуацию Девятки. Их номера в «Хилтоне» всегда служили центром притяжения холостой молодежи — как штатской, так и военной. А иногда и не холостой… В далеких гарнизонах порой страсти бушуют — куда там мыльным операм. И бывали, бывали случаи — бросали седеющие майоры и подполковники жен, детей и карьеру — ради озорных глаз и звонкого смеха загорских девчонок. Все бывало…

Единственным мужчиной среди загорских специалистов был их начальник Камизов — рослый мужик лет за пятьдесят, добродушный, словоохотливый, весельчак и балагур, душа компании. Опять же отставник и выпить не дурак — считай, свой.

Сейчас именно он вошел в кабинет Таманцева — непохожий на себя. Другая походка, другая манера держаться. Другой взгляд — цепкий, без доброй лукавинки.

Через несколько секунд Гамаюн сообразил, кто присоединился к их милой семейной беседе. И сказал вошедшему:

— Здравствуйте, товарищ майор. Или у вас другое звание?

— Ну, если вы, Алексей Иванович, хотите официально, — тон Камизова тоже не походил на обычную его манеру разговора, — то называйте меня полковником. Но я предпочитаю по имени-отчеству…

— Догадался, значит, — процедил Таманцев, глядя в упор на зятя.

— Что есть такой человек, вычислить было нетрудно, — пожал плечами Гамаюн. — Но кто конкретно — понял только сейчас.

И в самом деле, поверить, что все дела Конторы вершил в Девятке главный ее чекист подполковник Варакушкин (если начистоту — налитый спесью дурак) было трудно. Варакушкин, отиравшийся при Прогоне у ЦПУ тринадцатой, служил, надо думать, для братьев по разуму официальной вывеской. И, возможно, козлом отпущения — если что вдруг стрясется. А также занимался неизбежным бумаготворчеством — планы, отчеты, проценты…