Сначала Алиенора не отдавала одеяние, но потом разжала руки и осела на пол.

– Гарри не выносил одиночества! – зарыдала она, уткнув лицо в ладони. – Ему нужно было, чтобы вокруг всегда толклись люди и чтобы он радовал их своей улыбкой. Что он будет делать один, в темноте?

– Он не один, а с Господом и Его ангелами.

– Ты уверена в этом? После того, что епископ рассказал о разграблении храма Черной Мадонны?

– Епископ также считает, что ваш сын понес за это наказание и покаялся, госпожа.

– Но люди все равно уверены, что он проклят.

– Нет, госпожа, ничего подобного.

Алиенора вспомнила Гарри таким, каким он был в ее видении: восседающим на троне с двойной короной. Да, скорее всего, это означало спасение его души, но ей нужна уверенность в том, что с ним все хорошо. А ее заперли в душном узком коридоре между Сарумом и Винчестером, и она сходит с ума от бессилия. Ее не было с сыном, она не поддержала его в трудную минуту, не помогла, когда ему требовалась помощь. И он погубил себя. А те, кому поручила оберегать его, подвели ее.

Амирия села рядом с королевой на пол, обняла ее и стала нежно покачивать. Алиеноре хотелось уползти в темноту, спрятать свои раны и никогда больше не выходить на свет, но… Гарри нужны ее молитвы.

Вытерев глаза салфеткой, которую поднесла ей Бельбель, королева встала и разгладила платье. Стражники проводили ее и Амирию в маленькую часовню Святого Николая при главной башне, где она пала ниц перед алтарем и вознесла молитву за упокой души старшего сына. Ей отчаянно хотелось, чтобы то видение повторилось, но из бездонного колодца материнского горя поднималась только чернота.

Прошло несколько недель, прежде чем Алиенора приняла тот факт, что Гарри умер от кровавого поноса, в жалких условиях. И случилось это через две недели после того, как он разграбил храм в Рокамадуре в поисках средств на покрытие военных расходов. Она узнала, что сын скончался на полу постоялого двора в Мартеле. Последние часы жизни он провел в раскаянии, на ложе из пепла с веревкой на шее. Его казна была пуста; не было даже медных монет, чтобы раздавать милостыню, пока похоронный кортеж совершал печальный путь на север.

По дороге в Руан процессию всюду встречали излияниями горя и скорби, но в Ле-Мане произошла нелепая история: жители захватили тело Гарри и настояли на том, чтобы его похоронили в их городе, где родился его отец и где находилась усыпальница его деда. Из Руана прибыла целая делегация, поскольку сам Гарри завещал похоронить его именно там. После жарких споров и переговоров труп выкопали из могилы и перенесли в Руан.

Когда королева узнала об этом, ей стало тошно оттого, что люди использовали тело ее сына ради материальной выгоды. Может, сам Гарри посмеялся бы над этим – он любил грубоватый юмор, но для его матери это не что иное, как новая порция страданий.

Потом обнаружились и другие источники боли. Когда Алиенора пришла в себя настолько, что опять обрела способность рассуждать, она поняла, что с уходом Гарри лишилась одного из своих немногочисленных сторонников, кто защищал ее перед Генрихом. Старший сын неустанно ратовал за ее освобождение, а теперь этого заступничества не будет. Смерть Гарри кардинально изменила курс будущих событий, ведь предполагалось, что рано или поздно именно он станет править Англией и Нормандией, и тогда она уехала бы к Ричарду в Аквитанию и счастливо доживала бы свои дни в Пуатье. Все эти расчеты оказались перечеркнуты. Корабль ее надежды потерпел очередное крушение.

Знойным июльским утром Алиенора вернулась из собора и увидела во дворе замка лошадей, и среди них – крупного гнедого жеребца, которого моментально узнала. Тупая серая боль поднялась из глубины души и вспыхнула, но не огнем радости, а всепожирающим пламенем горя и гнева. Уильям Маршал здесь, и она выбьет из него правду, всю до последней капли, даже если ради этого придется резать его на кусочки, ей все равно. Алиенора послала вперед слугу с приказом немедленно проводить Маршала к ней – не в большой зал, а в ее личные покои. У нее так сильно колотилось сердце, что пришлось остановиться на лестнице и сделать несколько медленных вдохов. Потом она продолжила путь через зал и дальше, в свою комнату.

Мужчина уже ждал. Его неброская, практичная одежда для походов поизносилась, но поддерживалась в хорошем состоянии, с сапог была стерта дорожная пыль. Меч Маршал поставил возле двери, там же пристроил плащ и седельную сумку. От пребывания под открытым небом его лицо загорело, а в темно-каштановых волосах появились пряди янтарного цвета. От уголков его глаз веером расходились морщинки, оставленные частыми улыбками, но теперь в его облике не было ничего радостного – только горесть, мрачные предчувствия и готовность воина с честью принять последний бой.

– Уильям, Боже мой, Уильям! – У Алиеноры сорвался голос. Она бросилась к нему и обняла так, будто в его крепком мужском теле могла ощутить и Гарри. Приезд Маршала прорвал плотину, которая слишком долго удерживала в душе королевы эмоции. – Как ты мог! – плакала она. – Как ты мог допустить, чтобы это случилось! – Она стукнула кулаком по его широкой груди. – Я ведь только об одном тебя просила. Я доверяла тебе, а ты не справился! – Королева била его снова и снова, колотила по плотному телу воина, а он с радостью принимал каждый удар как заслуженное наказание.

– Госпожа, я бы отдал свою жизнь, если бы это помогло ему. Мне нужно было лучше беречь его. Я как мог убеждал милорда свернуть с того пути, что привел его к гибели, но этого оказалось недостаточно. Он никого не слушал. Ударьте меня в сердце и убейте за то, что подвел вас и его.

– Так и сделаю! – Она замахнулась, но затем разжала кулак. Вместо удара вцепилась в его котту. – Нет, твоя смерть не вернет Гарри. Ничто не вернет его.

– Простите меня, – хриплым шепотом пробормотал Уильям. Алиенора чувствовала, как содрогается его грудная клетка от сдерживаемого рыдания. – Он… он пожелал, чтобы я отправился в Иерусалим, в храм Гроба Господня и выполнил обет – положил его плащ на могилу Христа. Я пообещал ему, что сделаю это, и таково мое истинное намерение. Если я не могу больше служить его земному телу, то послужу его душе.

Алиенора проглотила комок в горле и медленно выпустила из пальцев котту Маршала. Многие написали ей, выражая соболезнования и желая снять с себя вину в смерти Гарри. И только Уильям не искал себе оправданий, готов был принять любое наказание, отдать жизнь за тех, кому служил. Это не значит, что он не виноват. Но что-то смягчилось в душе королевы, когда она услышала, что Маршал собирается встать у врат ада, как щит, и проложить душе Гарри дорогу на небеса.

– Сядь! – Дрожащей рукой она указала рыцарю на скамьи, расставленные по обе стороны очага, холодного в разгар лета.

Тот тяжело опустился на одну из них, а Алиенора налила им обоим вина. Некоторое время они молча сидели, направив взгляды в черную пещеру очага, словно изучали невидимые языки пламени. И потом Уильям содрогнулся и прижал ладонь к лицу.

– Расскажи мне, – попросила Алиенора. – Расскажи мне все.