Весть о новом тициановском творении разнеслась по Венеции. Началось настоящее паломничество во дворец, и властям пришлось подумать об обеспечении порядка доступа в зал Большого совета. Первыми туда устремились венецианские интеллектуалы и знать. Всем не терпелось увидеть себя в яркой толпе перед собором на площади Сан-Марко. Поскольку само полотно погибло при очередном пожаре, можно только предполагать с некоторой долей вероятности, кто был на нем запечатлен.

Как всегда, помогли пространные свидетельства Санудо, чью грузную колоритную фигуру Тициан никак не мог обойти вниманием, запечатлев рядом с ним неразлучного Микьеля, равно как и своих верных покровителей Аурелио и Наваджеро. Несомненно, представлены были автор нашумевшего романа о любовных сновидениях Полифила монах Колонна, известные переводчики с латыни и древнегреческого, издатели и видные сенаторы. В толпе воинов художник нарисовал молодых патрициев, которых ему приходилось видеть во время вновь разрешенных властями театральных представлений (тоттапе). Тициан хотел было изобразить любимца публики блистательного комика Рудзанте, но не решился, дабы не дразнить гусей — уж больно одиозной для властей была фигура комедианта. Недавно после одного представления, для которого Тициан написал декорации по просьбе артиста, разразился дипломатический скандал и французский посол выступил с резким протестом, ибо его страна стала мишенью едкой сатиры Рудзанте.

Вскоре заказы посыпались как из рога изобилия. Позднее Тициан напишет поясные портреты некоторых из представленных на картине персонажей. Прежде всего, это подсказавший саму идею картины Андреа де Франчески, — его он нарисует трижды, — поэты и литераторы Ариосто, Бембо, Кастильоне, Варки, Барбаро и многие другие видные лица. И все же это полотно вряд ли можно отнести к явной удаче художника, который был вынужден действовать в строгих рамках не им избранного сюжета с единым желанием ублажить правительственных чиновников, дабы они не докучали хотя бы на время придирками по поводу батальной картины.

Раскрытие судьбы отдельной личности подводит Тициана к пониманию сложных процессов в общественной среде. Причем каждая такая личность выступает у него не изолированно, поскольку на ней как бы сфокусированы действующие в мире силы добра и зла. Среди таких работ выделяется «Потрет молодого дворянина» (Флоренция, галерея Питти). Долгое время загадочная личность изображенного на полотне человека с почти гипнотическим взглядом зеленовато-синих глаз порождала множество догадок. Считалось, что это портрет норфолкского герцога Говарда, и картину стали называть «Портрет молодого англичанина». В 1928 году искусствовед Вентури выдвинул вполне обоснованное предположение, с которым согласились многие, включая Бернсона и наших видных исследователей, что это портрет феррарского юриста Ипполито Риминальди. С ним Тициан любил встречаться во время наездов в Феррару, ценя в нем образованного человека с четкой жизненной позицией. А однажды ему пришлось советоваться с Риминальди по поводу завещания.

При первом взгляде на картину поражает простота ее исполнения — ничего лишнего или вычурного. Создается даже впечатление, что Тициан сознательно приглушает яркость своей палитры, чтобы добиться более глубокого раскрытия сущности портретируемого лица. На серовато-оливковом фоне отчетливо вырисовывается силуэт молодого мужчины в строгом черном камзоле с едва заметными поперечными прошивками. Левой рукой он опирается на бедро, что придает фигуре некоторую монументальность, а в правой руке зажаты кожаные перчатки. Свет плавно льется сверху слева, отбрасывая темную тень на задник. Асимметричность кривых линий порождает ощущение легкого движения самой статичной фигуры.

Цветовая гамма картины предельно сдержанна и скупа по общей тональности сероватых и черных пятен. Темные приглушенные тона ткани строгого одеяния смягчаются вкраплениями белых пятен кружев, оторачивающих воротник и рукава камзола, коричневым цветом перчаток и золотистым поблескиванием звеньев массивной цепочки на груди молодого мужчины, словно повторяющей линию овала благородного лица. Эти вкрапления нарушают монотонность ритма темно-серых красочных пятен. И никаких внешних эффектов, все подчинено главной цели — отображению внутреннего мира изображенного человека. Особенно бережно написано лицо. Краски вибрируют, ложась то плотно, то с необычной легкостью мазка, а потому светотеневые градации и переходы тонов едва различимы на портрете.

Прекрасное одухотворенное лицо, написанное анфас, обращено к зрителю. Темно-русые пряди волос и мягкая бородка окаймляют печально-отрешенный лик с высоким открытым лбом, чуть впалыми щеками и слегка приоткрытыми, словно о чем-то вопрошающими губами. Задумчивый взгляд скользит поверх зрителя в сторону. Основное внимание приковывают к себе выразительно написанные глаза молодого мужчины, в которых отражено богатство его внутренней жизни. Кажется, что они застыли, выражая колоссальную работу ума человека, задумавшегося над неразрешимыми вопросами окружающего его мира. Этот взгляд притягивает своей неизъяснимостью подобно тому, как притягивают взгляд и загадочная улыбка леонардовской «Джоконды».

Видимо, не случайно многие исследователи хотели обнаружить в этом портрете внутреннее родство с шекспировским Гамлетом. И хотя Тициана от английского драматурга отделяет полстолетия, его герой, кто бы он ни был, воспитанный на светлых идеалах гуманизма, как и шекспировский принц, вступает в конфликт с окружающим его миром подлости, зла и несправедливости.

Выдвинутый эпохой Возрождения идеал полноты развития предполагает цельность натуры, разносторонность познаний и интересов человека, в отличие от средневековой цеховой и сословной замкнутости. В своем стремлении видеть такого «всеобщего человека» (homo universale) венецианские гуманисты во многом опирались на ставшие доступными труды Аристотеля и Платона. Их привлекал описанный этими мыслителями образ свободного, всесторонне развитого человека, умеющего делать все. В качестве обязательной черты «универсальной личности» выдвигалось требование эстетического развития, содержащееся в знаменитом трактате «Придворный» Кастильоне, который всюду считался подлинным кодексом чести, порядочности, воспитанности и хорошего вкуса. Позднее появится несколько сходный трактат поэта Делла Каза «Галатео», который обретет широкую известность среди радетелей галантного поведения в обществе.

Тициан был хорошо знаком с Кастильоне, не раз встречался с ним в Венеции и Мантуе. Незадолго до его назначения папским нунцием в Мадрид он написал портрет известного литератора. В понимании Кастильоне идеальный человек — это личность всесторонне развитая и цельная. Все в таком человеке исполнено гармонии — душа и тело. Как правило, он изъясняется на хорошем итальянском языке без излишнего педантизма школьной грамматики, способен ценить музыку, живопись и поэзию, а также предаваться этим искусствам для собственного удовлетворения. Однако, как считает Кастильоне, заниматься искусством публично ему иногда не позволяет официальное положение. И эта оговорка автора в значительной мере урезала само понятие «свободы личности», с чем Тициану приходилось сталкиваться на примере многих друзей и знакомых. Он видел, как изменился поэт Бембо, получив сан кардинала и став более осторожным в суждениях. Будучи придворным поэтом и летописцем, его друг Ариосто также не был свободен в высказываниях. Да и сам Тициан, являясь официальным художником Венецианской республики, нередко вынужден был поступаться собственной свободой и делать то, что противоречило его убеждениям, привычкам, вкусам и желаниям. Это наводило на грустные мысли, особенно когда его торопили с заказами. Как хотелось бы писать то, к чему лежит душа, писать для себя, не думая о том, как это будет восприниматься кем-то!